Истоки первой мировой войны

Это настроение патриотизма и национальной солидарности показывало, насколько социалисты и другие оппоненты войны переоценивали силу интернационализма и недооценивали инстинктивные эмоции национализма, которыми манипулировали европейские правительства. То, как была воспринята война, когда она наступила, было результатом того, что патриотизм десятилетиями прививался различным обществам по всей Европе. Это стало результатом того, что годами международные отношения обсуждались на неодарвинистском языке борьбы за выживание и выживание сильнейших, в котором идеи либерализма через насилие, свободы личности, или национальной свободы были для всех одинаковы. Настроение 1914 г. должно рассматриваться частично как результат широко распространенного возмущения против либеральных ценностей мирного и рационального решения всех проблем, что считалось само собой разумеющимся в девятнадцатом веке.

Либералы середины девятнадцатого века предсказывали мир, в котором, как написал Герберт Спенсер: «Прогресс… является не случайностью, но необходимостью… И действительно, вещи, которые называли злом и безнравственностью, исчезнут, человек обязательно станет лучше»[368]. Этот прогресс предусматривал уничтожение национальных братьев через свободную торговлю и решение международных споров путем рациональных переговоров, поскольку с этой точки зрения нет неразрешимых проблем. Во внутренней политике предполагалось распространение самоуправления в той или иной форме, так что каждое национальное сообщество в конечном счете получит автономию, и в то же время какая-либо форма демократического правления станет обычной конституционной системой повсюду. Даже до начала первой мировой войны разрушились многие положения либерализма девятнадцатого столетия, на них нападали со всех сторон. В особенности в последние двадцать лет девятнадцатого столетия, новый тип резкого национализма, часто, но не всегда ассоциируемый с новой популярностью империалистической экспансии, который нашел выражение в работах публицистов и влиятельных общественных организаций националистической ориентации во многих государствах Европы. Часть этих организаций имела цель защитить особые методы подготовки войны (например, морские лиги в Британии и Германии). Некоторые из них имели антидемократический настрой, либо на общих идеологических основаниях, либо из-за того, что они были убеждены, что проволочки и компромиссы в парламентской деятельности способствовали развитию национальной неэффективности.

В более общих чертах неонационализм, как тогда думали о нем, по существу своему скорее инстинкт, чем разум, основанный на фундаментальных связях между людьми и землей их страны, и на связях, по выражению влиятельного французского писателя-националиста Мориса Барре, с «La terre et Les morts». Такие идеи тесно связывались с расистскими теориями о необходимости создания чистоты национальной породы и исключения порчи, вызванной смешиванием с иностранными элементами. Таким образом, для многих писателей идея воспитания здорового национального духа была неразрывно связана, с идеей предохранения его от осквернения так называемыми разлагающими космополитическими силами, а именно евреями. Наиболее важным в создании интеллектуального климата, в котором процветал национализм, было влияние идей, возникших из непонимания теорий дарвинизма, которые, как мы видели, имели глубокое влияние на идеологию империализма. Если мир государств, как и мир природы, жил по закону, по которому все подчиняется борьбе за выживание, тогда подготовка к этой борьбе была первейшей обязанностью правительств. Вера в необходимость и даже в желательность войны как формы, в которой будет проходить международная борьба за выживание, была не ограничена в правах. И это было принято за истину в широких слоях общества. Консервативный генерал Конрад фон Хетцендорф, начальник австро-венгерского генштаба, и великий французский писатель Эмиль Золя, человек, придерживавшийся рациональных и научных взглядов на мир и на радикальную политику, в разное время выражали свои мысли так. Конрад писал после войны:

«Филантропические религии, учения о морали и философские доктрины могут иногда служить ослаблению борьбы человечества за существование в жестокой форме, они никогда не являлись движущей силой в природе… Благодаря этому великому принципу катастрофа мировой войны наступила неизбежно и неотвратимо, как результат движущих сил в жизни государств и народов, как гром, который сам себя разряжает"[369].

А на 30 лет раньше, в 1891 г., Эмиль Золя писал даже с большей уверенностью: