В течение 2 и 3 августа распространились слухи о военных операциях на Западе. И французское и германское правительства обвиняли друг друга. Были случаи с обеих сторон, когда патрули пересекали границу. Публиковались донесения, которые после проверки оказывались фальшивками (например, о том, что французский аэроплан бомбил Нюрнберг). Германцы выпустили декларацию от 1 августа, на основании того, что Франция была готова оставаться нейтральной в германо-российской войне, но они приказали своему послу в Париже не передавать ее. В Берлине возникли разногласия по вопросу о том, как передать Франции объявление о войне. Мольтке и Тирпиц, Государственный секретарь флота, не видели необходимости вообще объявлять войну и верили в то, что Франция первая предпримет действия. В то же время они считали, что отсрочка передачи декларации о войне позволит дольше проводить — мобилизацию Германии, объявленную 1 августа. Бетман был весьма озадачен нарушением принципов международного права, вновь подтвержденных на Гаагской конференции 1907 г., в соответствии с которыми началу военных действий должна предшествовать формальная декларация о войне. Французское и германское объявления о всеобщей мобилизации вышли одно за другим через несколько часов 1 августа, но тогда как французы могли ждать, германцы должны были торопиться, чтобы атаковать Францию через Бельгию. В результате, как мы видели, ультиматум Бельгии был передан вечером 2 августа и истекал в 8 часов вечера 3-го числа. Он был решительно отвергнут правительством Бельгии и королем, как и заявление Германии, что для Бельгии существовала некая угроза со стороны Франции. Сразу были отданы приказы о наступлении германских войск на Бельгию. В этот же день германский посол в Париже получил инструкцию вручить декларацию о войне. Скорость и число дипломатических обменов в эти дни были таковы, что телеграфные службы оказались перегружены; случались задержки депеш, шифры искажались при передаче. Германский посол во Франции позже писал, что ему пришлось переделывать текст последней декларации о войне, он подозревал, что кабель был испорчен французами. Это действительно было на руку французам, так как они являлись пассивной стороной, получающей декларацию о войне от Германии, которая уже совершила нарушение границ, вторгшись в Бельгию. Теперь было важно как для Германии, так и для Франции — объяснить своим народам политику этой войны и доказать необходимость вести эту войну собственному народу и нейтральным странам, которых они надеялись вовлечь в нее. Германцы, подчеркивая, что русские первыми объявили мобилизацию, старались переложить часть вины на Россию, хотя это германцы официально объявили войну. Выступление против Франции ослабило их позицию, и передача декларации о войне вместе с вторжением в Бельгию сделало дальнейшее обращение германцев к Британии невозможным. Утром 2 августа британский кабинет утвердил необходимость защиты северного побережья Франции. К вечеру, на втором заседании кабинета, в этот же день они получили новости с континента и согласились, что нарушение нейтралитета Бельгии оправдает вступление в войну. На заседании утром 3 августа они все еще не договорились о каких-либо определенных действиях, но выяснили, что логика их обсуждений 2 августа и скорость событий не оставляют выбора. К полудню сообщение о германском ультиматуме Бельгии и о реакции на него достигло Лондона, и в 2 часа пополудни Грей телеграфировал послу в Берлине, повторяя свое настоятельное требование получить заверение от Германии, что она будет уважать нейтралитет Бельгии. Он просил ответить до полуночи: «Если нет, Вы полномочны попросить ваши паспорта и сказать, что правительство Его величества считает себя обязанным принять все меры, которые в его власти, чтобы защитить нейтралитет Бельгии и обеспечить соблюдение Договора, под которым Германия подписалась так же, как и мы»[66]. Этот ультиматум истекал в полночь 4 августа, хотя сомнения продолжались до 6 августа, когда кабинет наконец согласился послать британские экспедиционные силы во Францию.