Истопник

– Нет, товарищ генерал-лейтенант. На географа хочу учиться. Или на историка.

– На историка! – удивляется Френкель. – Мы тут сами историю пишем, каждый день! Я правильно говорю, товарищи?

Он обращается к сидящим на банкете военным строителям.

Строители подтверждают. У Френкеля непререкаемый авторитет.

Френкель:

– Мы ее творим, историю! Вместе с товарищем Сталиным!

Все вскакивают из-за стола. Вновь раздаются пафосные здравицы.

– Поднимаю свой бокал за товарища Сталина, вдохновителя и организатора всех наших побед! – почему-то фальцетом кричит Френкель.

Костя Ярков тянет руку к стакану.

Граненые, как скалы, стенки стакана. Здесь других нет.

За Сталина нельзя не выпить.

Такое просто невозможно себе представить.

А уж тем более позволить.

Краем глаза Костя замечает, что сам Нафталий Аронович выпил очень мало. Что-то плескалось на донышке.

Белой накрахмаленной салфеткой Френкель вытирает щеточку усов:

– У меня такое предложение, товарищ лейтенант! Поработаешь пару-тройку лет у нас, а потом мы тебе дадим направление в институт. В Комсомольске-на-Амуре скоро откроется педагогический.

Он окидывает взглядом присутствующих.

Кто-то одобрительно выкрикивает:

– Соглашайся, лейтенант! У нас тут свои университеты! И даже профессора есть. Правда, троцкисты! А бань и цветочков вообще навалом.

Все хохочут. Костя сразу вспоминает выступление на митинге Говердовской. Он хочет возразить, но голос Френкеля строжает.

Он наклоняется к Яркову и говорит ему шепотом:

– Отказаться нельзя. От такого предложения не отказываются. Иосиф Виссарионович разглядел тебя в толпе и приказал мне: «Возьми этого парня, фронтовика, к себе на работу!» Понял? Что мне доложить Сталину? Что ты, в ответ на его предложение, пошел учиться на географа?

Действительно, как такое доложить вождю?

Костя открывает дверь на перрон и тут же попадает в другое пространство.

Театральный прием.

Да ведь вся наша жизнь – сплошной спектакль и карнавал!

На площадке он сейчас и творится. Настоящий карнавал.

Артисты драмтеатра – все в длинных серых хитонах и в белых колпаках, многие на ходулях, приглашают публику в круг. Они изображают шутов и скоморохов. Образуется цепочка приплясывающих на ходу людей. Возглавляет шествие клоун с белым лицом и нарисованными грустными глазами. Пьеро из детской сказки про деревянного мальчишку Буратино.

Детской ли?! Мальвина – Говердовская. Клоун сразу выделил ее из толпы – светлые волосы распущены по плечам. И потянул в круг. А Сталина не сопротивлялась. Костя и здесь не оплошал.

В цепочке он третий. Ладонь у Сталины горячая, трепетные пальцы.

Словно электрический ток пробежал между ними.

Дамочки в вуалях и соболях, лейтенанты в хромовых сапогах и синих брюках-галифе, гражданские инженеры в шляпах и двубортных – тяжелых, с ватными плечами, костюмах, приехавшие на праздник из тайги эвенки-оленеводы в торбозах и меховых куртках – то ли парках, то ли анораках. Обслуживающий персонал, рабочие в солдатских поношенных телогрейках, тетки-поварихи в белых передниках. Все, охваченные праздником и музыкой, выделывают ногами кренделя и коленца. И наконец устремляются друг за другом. Цепочку ведет Пьеро. Костя оглядывается. Он удивлен! К танцующим, а теперь бегущим мелкими шажками людям присоединился сам Френкель со своими соратниками, все в кожаных плащах.

Бегут как миленькие на полусогнутых.

Жили у бабуси курицы и гуси…

Что же получается? Зэки со своими охранниками?

Если не сказать точнее – жертвы с палачами.

И знакомая мелодия звучит с экрана.

Она и бравурная, и трагическая одновременно.

Это импровизация на тему музыки знаменитого композитора Нино Рота из бессмертного фильма Федерико Феллини «Восемь с половиной». В котором реальность смешивается с сюрреалистическими видениями.

Что такое восемь с половиной? Все гадают до сих пор!

Да ничего особенного! Восемь фильмов и малометражку (она и есть половина) снял к тому времени мастер.

Разумеется, вы сразу подумаете, что сцена танцующей цепочки людей, вперемежку с клоунами и актерами, заимствована из Феллини.

Здесь зритель как бы находит преемственность кино-приемов.

Только одно замечание. Которое слегка если и не объясняет заимствование, то оправдывает появление хоровода. Свой фильм Федерико снял в 1963 году. А у нас на календаре еще только май 46-го. Во все времена люди вставали в круг и танцевали цепью. Охотники каменного века окружали костер, вздымали над головой дубину, напевно и громко грозили мамонту. Гладиаторы Рима перед, может, последним своим боем обнимали за плечи друг друга и клялись быть верными судьбе и схватке. Греческий танец сиртаки, болгарский хоро… Вообще танец-хоровод есть почти у всех народов мира. У русских, молдаван, румын, турок, грузин и армян, македонцев, сербов. Опять же у евреев – хора Агадати.

А ирландцы, цепью бьющие чечетку? А солдаты-вохряки на празднике первого поезда, удивившие самого Сталина топотушками в начищенных до блеска сапогах?

Только американцы почему-то никогда не становятся в хоровод.