Историческая библиотека

9. (1) Те, кто отведал священную рыбу[11] не почувствовали облегчения от боли. Ибо Божественная Сила, как будто вознамерилась их примером удержать других, оставив всех тех, кто действовал так безумно, страдать без помощи. А так как в соответствии с возмездием, насланных на них богами, они также получили бесчестие на страницах истории, они и в самом деле собрали плоды справедливого воздаяния.

10. (1) Сенат, руководствуясь религиозными сомнениями, направил делегацию на Сицилию в соответствии с оракулом Сивиллиной книги[12]. Они, посетив всю Сицилию, воздвигли алтарь Зевсу Этнейскому (Aetnaean), здесь они принесли жертвы и огородили участок, и запретили доступ к нему, кроме тех, кто имел право совершать традиционные жертвы.

11. (1) Жил некий Горгий из Моргантины[13], прозванный Камбал, человек богатый и с хорошей репутацией, который, уйдя на охоту, наткнулся на разбойничье гнездо беглых рабов, и попытался бежать пешим в город. Его отец, Горгий, рискнул встретить его верхом на коне, спрыгнул и предложил ему коня, чтобы тот мог сесть на него и ускакать в город. Но сын отказался спасать себя за счет своего отца, и отец не был готов спасаться от опасности, позволив сыну умереть. Пока они слезно умоляли друг друга, и соперничали в благочестии и любви, так как отцовская преданность соперничала с любовью сына к отцу, бандиты появились на сцене и убили обоих.

12. (1) Зиселмий, сын Дигила[14], подражая кровожадности отца и затаив гнев на то, что фракийцы убили Дигила, зашел так далеко в жестокости и беззаконии, что применял наказания к тем, кто оскорбил его, вместе со всеми домочадцами. Из самых незначительных побуждений он разрывал людей на куски, или распинал, или сжигал их заживо. Он резал детей на глазах родителей, или оружием родителей, и их разделанные тела подавались близким, возрождая легендарные пиры Тересия и Фиеста. Наконец фракийцы наложили руки на Зиселмия, и хотя по-истине невозможно было отомстить ему за отдельные преступления, — ибо как могло единственное тело ответить за насилие в отношении целого народа? — тем не менее, в пределах того, что было возможно, они напрягали все силы чтобы покарать за каждое унижение и наказать его личность.

13. (1) Когда сначала царь Аттал совещался с оракулом по какому-то делу, Пифия, как говорят, умышленно дала такой ответ:

Будь храбр сердцем, ты быкорогий, ты будешь нести царские почести,
Ты и дети твоих детей, а их дети уже нет.[15]

14. (1) Птолемей, прозванный Фискон, обнаружив отчуждение Клеопатры от него и не способный оскорбить ее каким-либо другим способом, имел наглость совершить наиболее нечестивый поступок. Копируя кровожадную свирепости Медеи, он предал смерти на Кипре своего и ее сына, всего лишь мальчика, который был известен как Мемфит[16]. Не довольствуясь этим актом нечестия, он совершил еще одну, гораздо более отвратительную, мерзость. Изувечив тело мальчика и поместив его в сундук, он приказал одному из своих служащих переправить его в Александрию: поскольку приближался день рождения Клеопатры, он принял меры чтобы выставить сундук перед дворцом накануне этого события. Это было сделано, и когда обстоятельства стали известны, Клеопатра надела траур и народ пришел в совершенно дикую ярость против Птолемея.

15. (1) Когда весна своим теплом растопила снега и когда посевы, после длительного периода морозов, начинали развиваться и расти, то и люди также возобновили свои дела, Арсак[17], желая выявить намерения своих врагов, отправил послов обсудить условия мира. В ответ Антиох сказал, что он согласится на мир, если Арсак отпустит его брата Деметрия из плена и отправит его домой, если он выйдет из сатрапий, которые захватил силой, и если, сохранив только свое родовое владение, будет платить дань. Арсак, оскорбленный грубым ответом, выставил армию в поле против него.

16. (1) Друзья уговаривали Антиоха не вступать в бой с гораздо более многочисленными парфянскими ордами, так как они, найдя убежище в горной стране, наблюдая за ним с возвышенностей, могли бы нейтрализовать угрозы со стороны его кавалерии. Антиох, однако, полностью пренебрег их советами, отметив, что стыдно победоносному войску бояться каких-то поползновений от тех, кому они ранее нанесли поражение. Таким образом, призывая своих людей в бой, он с твердым сердцем ждал натиска варваров.