В современной английской исторической науке происходят сложные и разнонаправленные процессы. Кризис традиционного историзма все резче осознается профессиональными историками. Многие из них с тревогой пишут о том, что историческая наука отстала от «изменяющегося мира». «Истина о нашей истории, – говорил президент Английской исторической ассоциации проф. Дж. Барраклоу на ее юбилейной сессии в Дайамонде в апреле 1966 г., – заключается в том…, что она очень мало продвинулась вперед в объяснении функционирования (workings) человеческого общества или в объяснении центральных проблем человеческих взаимоотношений»[388]
. Английская историческая наука, свидетельствует другой историк, профессор Кембриджского университета Дж. Пламб, «потеряла веру в себя как руководителя действий людей: историки больше не исследуют прошлое в надежде, что это может сделать их сограждан способными контролировать будущее»[389].Нарастанием внутренних противоречий и конфликтов характеризуется взаимоотношение исторической и философской мысли. Неприятие историками откровенно иррационалистических и телеологических воззрений, разочарование в других направлениях, в частности в «философии жизни» В. Дильтея и неокантианской концепции Г. Риккерта, – явление довольно распространенное.
Наиболее рельефно эти настроения отразил тот же Дж. Барраклоу. Отрицательное влияние философии на историческую науку, по его мнению, выражается в трех формах: а) «одержимость причинностью», «идол истоков»; б) «невротическое углубление в вопросы мотивации»; в) «догматическая концентрация более на частных и индивидуалистических аспектах истории, нежели на попытке открыть определенные общие закономерности (general patterns)»[390]
. И хотя здесь за скобки взяты и детерминизм, и идеалистический интуитивизм, и идеографизм, любопытно, что перечень обвинений завершает ссылка на неспособность философии открыть общие закономерности истории.Не перед одним Барраклоу возникает мучительная проблема: где найти и как сформулировать новую теорию, способную быть адекватной «изменяющемуся миру». Поиски «нового конструктивного взгляда на историю», «более сбалансированной картины английской истории», попытки выработать новые теоретические ориентиры – вот что отличает «раздумья и поиски» многих представителей современной немарксистской мысли. Хотя в целом господствующим умонастроением в историографии продолжает оставаться эмпиризм[391]
, «все большее число британских историков не желает копаться в старой эмпирической традиции»[392]. «Те историки, которые не имеют теории, – заявляет проф. У. Хэнкок, – заполняют вакуум своими предрассудками»[393].Типичные для современной буржуазной исторической мысли в целом, в Англии эти явления, несомненно, имеют специфически окрашенные социальные и гносеологические основания. Английская историческая наука не имеет той давней и глубокой связи с философией истории, которая характерна, например, для развития немецкой или французской историографии. В течение длительного времени основная задача английских историков заключалась в том, чтобы информировать самодовольный господствующий класс, «как это в действительности произошло», что Британия приобрела господствующее положение процветающей мировой державы. «Для большинства британских историков нынешнего поколения, – пишет Г. Уайт, – британский социальный порядок сложился в тип реализованной утопии, который может требовать небольших изменений в деталях, но основные принципы которого глубоко и внутренне ясны, и главной задачей является просто распространение этих принципов на другие менее удачливые народы». А отсюда совершенно ясно, что «исторический мир, как он воспроизводился, принимал характер автономного и самодовольного целого, где идеал и реальность смешаны и идентифицированы»[394]
. Так, интерпретируемой истории отводилось важное место в формировании облика политика, государственного чиновника, колониального администратора, парламентария – человека, способного твердо и неуклонно осуществлять миссию Англии, вернее – правящих буржуазных кругов ее[395].Английским историкам, казалось, не было необходимости обращаться к теории исторического процесса, «факты говорили сами за себя». Эмпиризм, находивший ежедневное подтверждение в «спокойном и чрезвычайно работоспособном» мире, вполне выполнял свои социальные и гносеологические функции. Если на континенте философия истории часто принимала форму критики истории (и как реальности, и как историографии), то эта критическая функция по указанным причинам не была столь явно выражена в английской историографии.