Они возражали против совершенного Лениным переворота, аргументируя это тем, что его метод захвата власти приведет к правлению через насилие и к гражданской войне. Для этих умеренных большевиков революция отнюдь не была непрерывной и постоянной. Коалиционисты призывали к расширению правительства с тем, чтобы оно включало все представленные в советах партии. Группа, в которую входили Лев Каменев, Григорий Зиновьев и Алексей Рыков, настаивала на формировании коалиционного правительства с участием умеренных социалистов, настроенных против войны. Они считали, что в новой системе должно быть место и для других организаций, помимо Советов. Этот вопрос был для них настолько принципиален, что они ушли из нового правительства, предупредив, что политика Ленина приведет к гражданской войне{358}
. В ноябре Ленин согласился разделить власть с левыми эсерами, которые были тогда отдельной партией. Такой баланс сил сохранялся до марта 1918 г., однако после приписанной им попытки восстания 6 июля левые эсеры подверглись суровым преследованиям. Коалиционисты потерпели поражение после ожесточенной борьбы. Это стало первым крупным конфликтом внутри партии власти. Предостережения коалиционистов оказались пророческими: насильственную власть режима укрепило создание в декабре 1917 г. тайной полиции – ЧК, а также начало – с августа 1918 г. – Красного террора. При этом глава Моссовета Лев Каменев оставался самым последовательным критиком предоставления широких полномочий тайной полиции.Ленин отказывался признать какую бы то ни было «временность» власти большевиков. Наоборот, он установил традицию, согласно которой группа революционеров-социалистов, придя к власти, должна была находиться во главе государства. Система, таким образом, оставалась неизменной. С точки зрения целесообразности это отвечало Марксову видению истории: если достигнута более совершенная форма организации общества, зачем оставлять возможность возвращения к ретроградной? Разумеется, умеренные большевики тоже не были готовы расстаться с властью, однако они защищали более приемлемую для всех форму этой власти. На практике, когда дело дошло до долгожданного Учредительного собрания, умеренные согласились с Лениным, который считал его пережитком «буржуазной» фазы революции. Они выступали против его роспуска всего только один день: 5 января 1918 г. Николай Бухарин объявил, что большевики будут беспощадно бороться с буржуазной парламентской республикой. Эксперимент с подотчетным конституционным правительством закончился, не успев начаться. Ленин заявил, что советская власть и диктатура пролетариата являются высшей формой демократии, однако расстрел в Петрограде рабочих, выступавших за Учредительное собрание, продемонстрировал, что́ ожидает несогласных.
Насильственное внедрение особенно ограниченной и нетерпимой формы революционного социализма вызвало враждебную реакцию у некоторых зарубежных приверженцев движения. Роза Люксембург, интернационалист из числа немецких социал-демократов, первоначально приветствовала большевистскую революцию, поставившую на повестку дня социализм, однако вскоре осудила ленинские методы правления и в первую очередь подавление демократии, хотя и понимала временную необходимость проведения жесткой линии. В своей знаменитой формулировке 1918 г. она подчеркнула, что «свобода только для сторонников правительства, только для членов одной партии, сколько бы их ни было, – это вовсе не свобода. Свобода – это всегда только свобода инакомыслящих»{359}
. Карл Каутский – одна из главных фигур в социалистическом движении Германии – настаивал на приверженности социал-демократии парламентским формам революционных преобразований. Он считал, что демократия – это не просто инструмент борьбы, а неотъемлемый элемент социализма. Каутский писал: «Таким образом, для нас социализм немыслим без демократии. Под современным социализмом мы понимаем не только социальную организацию производства, но также и демократическую организацию общества»{360}. Разделяя взгляды Грамши на Россию, Каутский считал большевистскую революцию чем-то чуждым международной революционной борьбе. Для него она явилась результатом специфических условий, сложившихся в России, в первую очередь тягот войны и относительной социальной незрелости общества, – взгляд, который привел Ленина в ярость.