Историческая традиция Франции

Историки оказались неготовыми к возрождению «колониальной памяти», а это, подчеркивают Дюлюк и Зитниски, не просто дань ностальгическим чувствам, но оружие политической борьбы за удовлетворение своих социальных требований, чему способствует господствовавший в историографии «морализаторский и обличительный тон» в отношении колониализма. Порожденная политической деколонизацией «деколонизация истории» превратила колониальное прошлое в описание «конфронтации, грабежа, неравного обмена, отчуждения» с подчеркиванием связи между колониализмом и слаборазвитостью бывших колоний.

Требуется переход к многообразию и многосторонности в понимании колониального прошлого, а это порождает сложности двоякого рода. Во-первых, подобное переосмысление требует переосмысления всей французской истории за последние 250 лет и прежде всего более глубокого понимания основополагающей для французской идентичности республиканской традиции, поскольку колониальное угнетение было не единственным негативом и наряду с ним существовали такие явления, как социальное угнетение, женское неравенство, милитаризм, империалистические войны.

Во-вторых, подчеркивая многообразие и противоречивость колониализма, историк рискует не найти отклик в обществе, которое желает простых и однозначных оценок в качестве руководства к действию. Возникает противоречие между «научными требованиями и социальной функцией историка», между исследовательскими задачами и ролью «куратора» исторической памяти[972].

Эту роль, как свидетельствуют «мемориальные законы», и берет на себя государство. Как воспринимает эту роль профессиональное сообщество? Неоднозначно. Упоминавшийся закон о колонизации вызвал протест части историков, выступивших с заявлением под характерным названием – «Свобода истории». В этой так называемой петиции девятнадцати[973], опубликованной в парижской газете «Либерасьён» 13 декабря 2005 г., авторы утверждали, что «мемориальные законы», начиная с закона Гейссо, «ограничивают свободу историка, предписывая ему под страхом наказания, что он должен искать и что находить»[974]. Подписанты требовали отмены ограничительных положений и в поддержку своих требований создали ассоциацию «Свобода истории».

В ответ тридцать писателей, юристов и историков 20 декабря 2005 г. опубликовали свое воззвание с не менее характерным призывом «Не смешивайте все!». Признавая желательность отмены закона о колонизации, они одобрительно отзывались о трех других «мемориальных законах», поскольку они осудили факты расовой и иной дискриминации. В то же время эти законы не препятствуют работе историков. «Когда и кому из историков закон Гейссо помешал работать над темой Шоа[975] и говорить о ней?», – задавались риторическим вопросом авторы «воззвания тридцати»[976].

Впрочем, и авторы «петиции девятнадцати» сочли необходимым пояснить, что они не против «мемориальных законов» в принципе и, в частности, поддерживают закон Гейссо. Постольку-поскольку этот закон, указывает одна из подписавшихся, член Государственного совета, историк и юрист Франсуаза Шандернагор, «предоставляет ассоциациям дополнительные возможности для борьбы с расизмом, антисемитизмом и ксенофобией, законодатель выступает в своей роли и гражданин не может не поддержать такие меры».

Отстаивая профессиональную независимость историков в выяснении исторической истины, которая никогда не может быть раз и навсегда установленной (в претензиях на окончательный вердикт она и видит опасность некоторых статей «мемориальных законов»), Шандернагор вместе с тем поддерживает принципы «политики памяти». По ее мнению, историки еще лучше, чем законодатели, могут справиться с задачами именно потому, что историк находится в постоянном поиске, сопоставляя разновидности исторической памяти, «конфликтующие между собой», и поверяя их историческими источниками[977].

За взаимодействие политики и науки, государственной власти и профессионального сообщества в реализации общих задач четко высказался Нора, возглавивший после смерти Рене Ремона ассоциацию «Свобода истории». Перед властью и историками, пишет академик, стоит проблема, которая чревата конфликтами, проблема «несовместимости отдельных разновидностей памяти». Для ее решения требуется институт примирения, который бы обладал необходимым авторитетом («autorité de conciliation»). «Политическое слово необходимо при условии, что оно будет мужественным и без демагогии». Особенно важно, чтобы оно было произнесено на высшем государственном уровне со всей твердостью и притом с благородством. Путь к примирению при помощи исторической науки «более длителен»; но в конечном счете решает, по мнению академика, именно влияние истории-науки, ибо «память разделяет, а история объединяет»[978].