Историческая традиция Франции

Яркий пример, говоря словами географа, «живой границы» – Перонн, девиз которого гласит о непобедимости (Urbs nescia vinci), а герб с тремя лилиями и короной – о близости к королевской власти. Расположенный на возвышенности, господствующей над Соммой и ее притоками, Перонн уже в IХ в. сделался крепостью. Разграбленный норманнами, выстрадавший и не сдавшийся во время осады в XVI в., опустошенный в 1870 г. и разрушенный полностью в 1917 г., сожженный немецкой авиацией в 1940 г., город был награжден двумя военными крестами и орденом Почетного легиона (1913). В президентском декрете о награждении орденом говорилось: «Среди пограничных городов, которые в разные периоды нашей истории подверглись вражескому вторжению, мало таких, кто хранит в своих анналах столь же славные подвиги, как город Перонн. Одной памятной осады имперскими войсками… в 1536 г., ставшей легендой, было бы достаточно, чтобы подтвердить это»[200].

В Пикардии, писал Мишле, кажется «нагромождена вся история древней Франции», Меровингов и особенно Каролингов. Королевская власть при Фредегонде и Карле Лысом пребывала в Суассоне, Крепи, Вербери, Аттини; в Суассоне основатель династии Каролингов Пипин Короткий был избран королем (750). Последующие правители находили убежище или место заключения в Лаоне, Перонне, Сен-Медар-де-Суассоне. Одновременно в Пикардии в полной мере проявилось возвышение феодальной знати. В XIII в. прославились владетели Куси, которые ставили свой статус наравне с высшими рангами феодальной иерархии: «Я не король, не герцог, даже не принц. Я – господин Куси»[201]. Один из этих «господ» Энгерранд Ш в 1220-х годах построил замок размерами 92 x 35 x 50 x 80 м. По краям возвышались четыре башни 20 м в диаметре и 40 м в высоту. А донжон, крупнейший в тогдашней Европе, был 35 м по диаметру и 55 м. в высоту («чудовищная феодальная башня», по Мишле). Для подрыва башен и донжона вермахт в 1917 г. потратил 28 т взрывчатки[202].

Все же знать Пикардии проявляла не только спесь и стремление к изоляции. Дом Гизов, пикардийская ветвь правителей Лотарингии, «защитил Мец от германцев», «взял Кале у англичан» в Столетней войне и «едва также не взял Францию у короля», иронизировал Мишле по поводу участия Гизов в Религиозных войнах XVI в., когда они возглавили могущественную Католическую лигу, оспаривавшую власть короля. Пикардийцем был и герцог Сен-Симон, оставивший критические воспоминания о правлении Людовика ХIV. «Пылкая», по определению Мишле, Пикардия прославилась не только феодальными, но и демократическими традициями, борьбой за права городских коммун: первыми во Франции их получили Нуайон, Сен-Кантен, Амьен, Лаон[203].

Петр Пустынник, монах из Амьена, «поднял в религиозном порыве всю Европу, правителей и народы», став одним из вдохновителей первого Крестового похода (1096–1099), а Кальвин, легист из Нуайона, «изменил эту религию», возглавив Реформацию. Пикардийцы от Кондорсе (уроженца Рибмона) до Камилла Демулена (уроженца Гиза) и от Демулена до Гракха Бабефа (уроженца Сен-Кантена) придали Первой республике ее «необузданность»[204].

Заканчивал Мишле свой историко-географический очерк прославлением столицы в ее объединительной и «обобщающей (le résumé du pays)» роли. «Париж и Иль-де-Франс, центр центров, можно описать только одним способом – изложив историю монархии. Сам феодализм в Иль-де-Франсе выражал общие черты… А многочисленные писатели, уроженцы Парижа, многим обязаны провинциям, откуда вышли их родители». Благодаря этому они (Вийон, Буало, Мольер, Реньяр, Вольтер) стали выразителями «французского духа всеобщности».

Конечно, Париж сконцентрировал политическую, экономическую и культурную жизнь страны лишь в столетия, последовавшие за Революцией; однако процесс начался гораздо раньше и особенно усилился при абсолютной монархии Людовика ХIV. Мишле наследовал еще более давнюю, восходившую, по меньшей мере к эпохе Возрождения, традицию, духовно отождествлявшую страну с ее столицей. «Я стал французом только благодаря этому великому городу… ни с чем не сравнимому в богатстве своего многообразия, символу всего доблестного, что есть во Франции, и одному из самых изысканных украшений планеты»[205], – писал уроженец Бордо Монтень.

«Каким образом один город сделался великим и законченным олицетворением всей страны?» Для ответа Мишле предлагал обратиться ко всей ее истории: описание Парижа будет последней главой. «Дух Парижа – самое сложное и одновременно самое возвышенное выражение Франции». Это – «живая универсальность (généralité vivante) как позитивная и животворящая сила»[206].

Глава 2 От Галлии к Франции: мифологемы происхождения