Историческая традиция Франции

Территориально-государственный статус страны как правопреемницы античной Галлии закрепился в новой версии происхождения Франции. Она оформилась в «Методе истории» Жана Бодена, опубликованном на латыни («Methodus ad facilem historiarum cognitionem») в 1566 г. Отвергнув троянскую версию, Боден указывает на то, что франки пришли из Германии (Франконии), однако по происхождению они были галлами, которые сбежали от римского владычества, а затем вернулись (опять-таки, как по Лемеру) восвояси, уже свободными («franc» этимологически «свободный»). Так, подчеркивалась автохтонность галло-кельтов и утверждалось их генетическое старшинство (в силу, можно сказать, первородства) над франко-германцами.

Мифологическая версия Лемера – Бодена, подобно Троянской легенде, затушевывала исторические, да и этнические различия между завоеванными кельтами (галлами) и германскими завоевателями (франками), объединяя их общим автохтонным происхождением. Дальнейшая жизнь генетического мифа оказалась сфокусирована тем не менее именно на этих различиях. В начале ХVIII в. сформировались два направления мифологической интерпретации генезиса Франции.

Для одних, «германистов», исходным в образовании Франции стал факт завоевания страны германским племенем, которое подчинило себе местное население, обретя по «праву завоевания», и власть, и наследственные привилегии. Другие, «романисты», настаивали на том, что франки, воины и военачальники появились в Галлии в качестве союзников Римской империи и стали преемниками имперского сюзеренитета над Галлией.

Предвещая грандиозную революцию, генетический миф приобретал обостренный социальный смысл, который был явлен уже в идейной коллизии 1720—1730-х годов: аббат Дюбос против Анри де Буленвилье, графа Сен-Сера. Монтескье лаконично определил позиции сторон – «заговору против третьего сословия» аббат противопоставил «заговор против дворянства»[221]. По сути литературно-идеологическая коллизия первых десятилетий ХVIII в. выражала реальность формирующегося «классового» (в позднейшей терминологии) самосознания дворянства, с одной стороны, и ротюрье, прежде всего буржуазии – с другой.

Центральной в сочинениях Буленвилье (1658–1722) была тема наследственных привилегий дворянства, которые он обосновывал происхождением дворян от франков-завоевателей. Неотчуждаемыми, таким образом, привилегиями дворян объявлялись: власть над теми, кто происходил от покоренных галлов (отношения «господин – слуга»), освобождение от налогов и иных государственных повинностей, кроме военной службы, владение землей (на условиях пользования)[222].

Отправляясь от наследственных привилегий, Буленвилье развивал тему особого положения дворян в обществе. Он доказывал, что своей привилегированностью дворянство не обязано короне; напротив, королевская власть обязана своим существованием и могуществом поддержке со стороны дворянства. Ссылаясь на классические примеры, в частности из римской истории, Буленвилье формулировал силлогизм: там, где и до той поры, пока в обществе удерживается привилегированное положение знатных родов, сохраняется и государственность.

Пером Буленвилье французская аристократия предъявляла претензии сложившемуся при Людовике ХIV абсолютизму, его бюрократической системе и выдвижению «аноблированного» чиновничества. В сочинениях Буленвилье объявлялось о существовании «учредительного акта» («pacte fondateur») Французского королевства и «право завоевания» провозглашалось его важнейшим элементом: оно принесло предводителям франков французскую корону, оно же дало их боевым товарищам и потомкам земли, господство над покоренным населением, а также доступ к государственной власти. Выдвижением в администрацию людей незнатных Бурбоны нарушили эту традицию, а абсолютизм стал предательством, разорвав «учредительный акт Франции между королем и его дворянством»[223].

Буленвилье-литератор – сын века Людовика ХIV, тогда как его критический анализ политической системы абсолютизма обнаруживает дух века Просвещения. Граф не возражал против признания заслуг отдельных ротюрье и кооптирования их в ряды дворянства, допускал межсословные браки. Принятая терминология («раса», «народ», «кровь») трактовалась им в социальном смысле. «Смешение крови» – и это главное – не должно было привести к социальному уравниванию. Признавая равенство первичным, а неравенство следствием насилия, Буленвилье утверждал, что неравенство приобрело тем не менее силу «естественного закона» и его сохранение обеспечивает прочность общественного устройства[224].

Концептуализованное Буленвилье «право завоевания» сделалось знаменем своеобразного контрнаступления тех, кто считал себя потомками завоевателей. В течение ХVIII в. они преуспели в отвоевании своих позиций в высших слоях бюрократии: в парламентах (девять из десяти вакансий), Церкви, армии. Для третьего сословия, замечает современный историк, «социальный лифт оказался блокированным барьером привилегий»[225].