Историческая традиция Франции

Любопытно, что автор следующего крупного произведения ХVIII в., написанного с позиций демократического монархизма, аббат Г. Мабли отталкивался не от Дюбоса, а от Буленвилье. Оказавшись среди тех, кто искал «тайну французской конституции» в германских лесах[231], один из радикальных эгалитаристов Просвещения истолковал, однако, факт завоевания прямо противоположным образом. Согласно Мабли, франки принесли с собой «дух равенства», а в их военной демократии он нашел идеал для демократической государственности.

Установление ее Мабли связывал с Карлом Великим, который «научил французов подчиняться законам, сделав их своими собственными законодателями». Основатель каролингской империи получил в сочинении Мабли[232] колоритную характеристику просвещенного монарха, «одновременно философа, законодателя, патриота и завоевателя». Плод безмерного исторического воображения, этот «удивительный портрет» (К. Николе) монарха-демократа запал в историческую память. Образ Карла Великого в демократической ипостаси был воспринят в ХIХ в. столь различными персонажами, как Наполеон, Гизо, Конт[233].

Однако на путях к 1789 г. концепция «германистов», интерпретированная в духе сословной исключительности, сыграла провокационную роль. «Дворянский расизм»[234] сменился «расизмом наоборот»: дворянская исключительность из обоснования привилегий сделалась репрессивным формуляром. В лучшем случае формула «завоевания» угрожала благородному сословию изгнанием.

«Почему бы, в самом деле, не препроводить обратно в леса Франконии все те семьи, которые сохраняют безумные претензии на происхождение от расы завоевателей и на наследование их прав?» – саркастически вопрошал в 1789 г. аббат Э. Сийес. Чем «происхождение от сикамбров, вельхов и других дикарей, вышедших из лесов и болот древней Германии», выше происхождения от галлов и римлян? Если завоевание дает прирожденные привилегии, то третье сословие, которое сейчас сильнее, обретет их, «став, в свою очередь, завоевателями» страны.

В своем мобилизационном памфлете 1789 г. «Что такое третье сословие?» Сийес формулировал род национальной программы:

единство через очищение от «расы завоевателей». В обновленной стране, населенной лишь «потомками галлов и римлян», третье сословие должно было стать «всем»[235].

В 1793 г., пройдя через стадию самоутверждения третьего сословия, идеологема «завоевания» обернулась формулой террора. Обосновывая установление режима революционной диктатуры, Сен-Жюст заявил: «Республика будет упрочена лишь тогда, когда воля суверена подчинит монархическое меньшинство и обретет власть над ним по праву завоевания»[236]. Вслед за титулами дворянство лишалось – как категория «подозрительных» – и прав гражданства в конституирующейся Республике. Уравненные сначала в политических правах, «бывшие» затем испытали «исключительный режим» неравенства «наоборот», когда их легендарное и реальное происхождение сделалось обоснованием репрессий.

Последний всплеск общественно-политической борьбы в рамках дискурса «завоевания» пришелся на пору Реставрации. В новых условиях идеологами господствовавшего до 1789 г. класса была реанимирована концепция дуализма французской нации, ее фундаментального разделения на франков-завоевателей и покоренных галлов. Развитая в 1814 г. графом Монлозье[237], она явилась идеологией исторического реванша, требовавшей возвращения дворянству исторических прав и привилегий. Отвечая на претензии третьего сословия быть «всем» (Сийес), граф заявил: «Мы не являемся членами вашей общности; мы сами по себе всё… Делите права на наши титулы; мы сумеем их защитить»[238].

Противники дворянской аристократии расценили возвращение к идеологеме «завоевания» как объявление войны, усмотрев в этом нарушение условий конституционной Хартии 1814 г., воспринятой в качестве исторического компромисса, «нового пакта единения французов». «Мы думали, – сетовали они, – что являемся единой нацией. А мы – две нации на одной и той же земле, враждующие в своих воспоминаниях, непримиримые в своих устремлениях. Одна когда-то завоевала другую, и ее замыслы, ее вечные желания требуют снова установить режим завоевания»[239].

Либеральные историки периода Реставрации со страстью подхватили острую тему, считая политически необходимым добраться до исторических истоков сословного неравенства. «Каким бы ни было физическое смешение двух первоначальных рас, этот антагонистический дух дожил до наших дней, воплотившись в отчетливом разделении населения, – писал Огюстен Тьерри. – …На смену различию по крови пришли кастовые различия, их заменили сословные и различие титулов. Нынешнее дворянство претендует на свою связь с привилегированными ХVI в., а те называли себя потомками господ (possesseurs d’hommes) XIII в., происходящими от франков Карла Великого, которые восходят к сикамбрам Хлодвига».