Исторические миниатюры. Как отвага, скука и любовь сформировали мир

Ицковиц был единственным выжившим из семьи румынских евреев. Увидев, как все его родные погибли в концентрационном лагере от рук одного и того же палача, он пообещал себе, что будет преследовать его во что бы то ни стало, пусть даже ради этого ему придется расстаться с собственной жизнью. Он знал, что палача звали Станеску и что он был из соседней деревни, поэтому, когда война закончилась и советские войска его освободили, Ицковиц, который был одна кожа да кости, отправился в эту деревню. Станеску дома не было. Впрочем, там был его сын, против которого Ицковиц ничего не имел, но все равно зарезал. Он отсидел за это убийство пять лет, а потом эмигрировал в недавно созданное Государство Израиль, где вступил в армию. Однако даже там Ицковиц не перестал искать Станеску. Около 1954 года ему улыбнулась удача – он узнал, что Станеску находится во Вьетнаме и служит под вымышленным именем во Французском иностранном легионе. Ицковиц дезертировал из армии, записался в Легион и отправился за Станеску в Индокитай.

Он нашел его вскоре после прибытия. Спустя десять лет, преодолев тысячи километров, он наконец отыскал убийцу своей семьи. Он решил не торопиться. В конце концов, в последнюю их встречу Ицковиц был подростком, а значит, его настоящая личность была в безопасности. Ему всего лишь нужно было втереться к Станеску в доверие и действовать в нужный момент. Просто он устал ждать. Однажды их обоих отправили в разведывательный патруль, и Элиягу Ицковиц, укрывшись в джунглях, положил конец спектаклю: «Станеску!» – закричал он. Тот в замешательстве обернулся. «Тебя ведь зовут Станеску, не так ли?» – спросил Ицковиц. «Да, но…». Он не смог договорить: сначала его прервала фраза: «Я один из евреев Кишинева», а затем – автоматная очередь. Спустя десять лет и тысячи километров охота наконец подошла к концу. После этой кульминации, когда во Вьетнаме ему теперь было нечего делать, Ицковиц вернулся во Францию и явился в израильское посольство, чтобы его судили как дезертира. Выслушав его полную драматизма историю, суд вошел в положение Ицковица и приговорил его всего к одному году тюремного заключения.

Эта история несет в себе странное удовлетворение – удовлетворение от осознания того, что кто-то смог воплотить в реальность свою месть, а ведь такое происходит очень редко. Мы не останавливаемся, чтобы подумать о том, стоили ли того все эти усилия, или каково это – жить, подпитываясь ненавистью, потому что внутри каждого из нас есть что-то, что нам хотелось бы исправить, обида, от которой хотелось бы избавиться, поэтому мы немедленно встаем на сторону жертвы. По правде говоря, для того чтобы читатели симпатизировали вымышленному персонажу, достаточно просто вписать в его путь историю мести. Безусловно, мы знаем, что все те фантазии, которые находятся внутри нас, должны там оставаться, отчасти потому, что существует закон, и потому, что мы не идиоты (и отчасти, к чему это отрицать, из-за того, что месть лишила бы нас удовольствия жаловаться), а равно также потому, что становиться мерзавцем – это не только нехорошо, но и бесполезно. И все же истории о расправе, возмездии и сведении счетов составляют основу национальных историй, личных легенд и эпизодов с невообразимыми последствиями. В конечном счете мы можем повторять себе, что лучшая месть – это жить хорошо или не уподобляться тем, кто нас оскорбил, однако во все времена существовало предостаточно людей, которые считали, что лучшая месть – это отмщение.

Платон говорил, что лучше претерпеть несправедливость, чем совершить ее. Что бы мы ни думали об этом утверждении, правда в том, что мы быстро забываем те несправедливости, которые совершаем, и при этом долго помним те, которые выпадают на нашу долю. Напротив, со временем чувство обиды лишь нарастает и редко когда ослабевает. Как писал поэт Генрих Гейне: «Я человек самого мирного склада. Вот чего я хотел бы: скромная хижина, соломенная кровля, но хорошая постель, хорошая пища, очень свежее молоко и масло, перед окном цветы, перед дверью несколько прекрасных деревьев, и, если Господь захочет вполне осчастливить меня, он пошлет мне радость – на этих деревьях будут повешены этак шесть или семь моих врагов. Сердечно растроганный, я прощу им перед их смертью все обиды, которые они мне нанесли при жизни. Да, надо прощать врагам своим, но только после того, как их повесят»[31].

В таком случае, вполне возможно, что сочувствовать историям о мести – это в нашей природе. Что же касается Бернарда Фолла, война, которую он не смог предотвратить, забрала его жизнь в 1967 году, когда французы уже давно покинули Вьетнам, а на их место прибывало все больше и больше американцев. Сопровождая морской патруль, Фолл наступил на мину. У него с собой был диктофон, ему удалось записать свои последние слова: «Чем-то здесь попахивает. Я имею в виду, что как-то все подозрительно. Это может быть лову…».