Исторические силуэты

В печати промелькнуло сообщение о том, что после Воронцова остались мемуары, но, к сожалению, слухи не подтвердились^{183}. Хотя в одном из его писем из Вены, написанных в пору его вынужденной бездеятельности после русско-турецкой войны, он сообщает: «Со скуки начал писать записки о войне. Если Русская старина просуществует еще 50 лет, то я, вероятно, попаду в ее сотрудники; раньше печатать едва ли будет возможно, как пи старайся избегнуть, а все выходит руготня»^{184}. Однако записи эти пока обнаружить не удалось, вероятнее всего, он их забросил, так и не дописав. Но после него осталось значительное литературное наследство, письма и различного рода достаточно многочисленные официальные записки и отчеты, черновики, дающие возможность реконструировать его биографию, охарактеризовать черты его личности.

Прожившему долгую жизнь гр. Воронцову-Дашкову пришлось многое повидать на своем веку. Крупный сановник, аристократ, помещик, он присутствовал при рождении первых буржуазно-демократических институтов России. Как напишет о нем А. Кизеветтер, «он был настоящим «восьмидесятником» по отличительным чертам своего административного облика», не вносившего никакого диссонанса в «симфонию тогдашней реакционной политики». Вместе с тем Кизеветтер выделял его из сановных бюрократов, руководивших реакционным курсом 80—90-х годов, противопоставлял таким «беспощадным и прямолинейным» фигурам, как Толстой и Победоносцев, и трудно определить тот вред, который принесла стране их «доктринерская, охранительная и гнетущая политика».

Изменилось время, которое внесло коррективы в критерии, прилагаемые к оценке политических деятелей, и поседевший в доконституционных порядках сановник не прибегал к охранительным действиям, которые отличали появившихся на политической сцене «сановников-дилетантов» типа Л. А. Кассо и Н. А. Маклакова. Воронцов-Дашков не объявлял управляемый им край скопищем государственных преступников, а действовал просто «в качестве делового администратора, отдающего себе отчет в той границе, за которой служение старому порядку переходит уже. в сеяние всяческого беспорядка, хаоса и общего недовольства». И этого оказалось достаточно, чтобы Воронцов-Дашков получил в глазах общества «ореол незаурядного либерала»^{185}.

Жизнь Воронцова-Дашкова корнями восходила к жизненному укладу русской аристократии рубежа XVIII–XIX вв. Его бабка Ирина Ивановна, современница Е. Р. Дашковой, доживала свой век в доме Воронцовых-Дашковых. Когда она умерла, Иллариону Ивановичу было И лет. Он хорошо помнил ее и часто рассказывал о ней. И эта органическая связь с екатерининской эпохой должна была сказаться при формировании его личности. Но по своему мироощущению и мировоззрению он принадлежал XX в. — и в этом уникальность его личности.

Воронцов-Дашков умер за год до Февральской революции, и ему не пришлось стать свидетелем крушения монархии, в этом заложен большой философский смысл, ибо он принадлежал этой монархии и логически не должен был пережить ее.

…В министерском кабинете С. Ю. Витте на Мойке висели на стене два портрета. Один из них — графа Воронцова-Дашкова. Показывая на него, Витте говорил: «С молодых лет питаю к нему особую симпатию, а с годами еще более стал очарован его рыцарской натурой»^{186}.

АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ ГУЧКОВ А. Н. Боханов

Одним из наиболее известных либеральных политиков в России был Александр Иванович Гучков. Вряд ли можно найти сочинение, посвященное истории России предоктябрьского периода, где не встречалось бы его имя. Однако в подавляющем большинстве работ этот политик фигурирует просто в качестве контрреволюционера и не более. Его происхождение, круг интересов, интеллект, мировоззрение оставались всегда вне поля зрения советских историков. «Фанфарон», «реакционер», «фигляр», «купчишка» и т. п. эпитеты не объясняют то, почему А. И. Гучкову удалось сыграть заметную роль в отечественной истории и почему в лагере российского либерализма, где было достаточно умных, образованных и неординарных личностей, он занимал положение одного из лидеров^{187}. Данная статья преследует цель частично восполнить существующий пробел и обрисовать в общих чертах «контур жизни» этого общественного и политического деятеля. В рамках очеркового изложения сложность подобной задачи достаточно очевидна. В судьбе человека, непосредственно причастного ко многим важнейшим событиям отечественной истории «периода кризисов, войн и революций», существует большое количество страниц и эпизодов, требующих отдельного рассмотрения и обстоятельного изложения. Автор этих строк оставляет за собой право свободного подхода к огромной массе материала, фиксируя главное внимание на событиях и фактах, раскрывающих различные стороны личной и политической биографии указанного исторического персонажа.

* * *