Исторические силуэты

Среди кадетов Г. Е. Львов слыл «колеблющимся прогрессистом». Действительно, его политическая позиция определялась больше всего стремлением преодолеть те препятствия, которые чинились Земскому союзу чиновниками МВД и других министерств. В начале войны он полагал, что правительство и лично царь помогут ему в этом, но вскоре стал убеждаться в иллюзорности своих надежд. Не в силах противодействовать росту авторитета ВЗС и ВСГ, министр внутренних дел Н. А. Маклаков в «весьма секретной» записке сразу же после возникновения этих союзов предостерегал Совет министров от расширения их функций, настаивая на подчинении союзов на местах контролю губернаторов и ограничении их деятельности периодом войны^{444}. На съезде земских деятелей в сентябре 1915 г. в обстановке поражений на фронте и роста революционной ситуации в стране позиция Львова становится весьма определенной. Он прямо заявил, что «столь желанное всей страной мощное сочетание правительственной деятельности с общественностью не состоялось… Мы уже сошли с наших позиций пассивно управляемых… Отечество наше ждет не только восстановления мирной жизни, но и реорганизации ее»^{445}. Именно на этом съезде, где раздались призывы к созданию правительства, опирающегося «на доверие страны и законодательные учреждения», Львов мужественно и открыто высказал то, что признавалось аппозиционными деятелями в кулуарах Думы, а месяцем ранее появилось на страницах буржуазной печати. Так, 14 августа 1915 г. орган промышленников и банковских магнатов газета «Утро России», требуя отставки И. Л. Горемыкина, опубликовала составленные буржуазной оппозицией списки членов нового правительства. В одном из них, так называемом октябристском, Г. Е. Львов был назван в качестве кандидата на пост министра внутренних дел. Однако, когда возник допрос о путях создания «правительства доверия», большинство членов оппозиции, в том числе и Г. Е. Львов, категорически отвергли «ультимативную форму» реорганизации государственных органов. Он в числе первых предложил послать депутацию для переговоров к царю., согласившись принять на себя обязанности ее главы и надеясь на успех.

Но в данном случае Львов в очередной раз просчитался. За причастность к оппозиции ему пришлось заплатить «отлучением» от двора, а в царской аудиенции депутации было отказано. Съезды же земских и городских союзов были категорически запрещены. Львов, как он сам в том признался, был очень огорчен таким поворотом дела и на одном из несанкционированных собраний земских деятелей весной 1916 г. искренне недоумевал, почему политика правительства, направленная на «великую цель» — доведение войны до победного конца, исключает здравый смысл. Он готов был с легкостью поступиться политическими принципами оппозиции ради «деловой» работы. Вот почему, когда командующий Московским военным округом И. И. Мрозовский наложил запрет на собрания земцев в Москве, Львов заявил ему, что «он лично не сочувствует введению в деятельность союза политических вопросов, борется в этом направлении с левыми элементами союза, но, к сожалению, не всегда бывает в состоянии противостоять их напору»^{446}. Однако полицейские власти склонны были видеть в этом заявлении лишь дипломатический ход главы Земгора, хотя Львов искренне старался ограничивать деятельность союза лишь хозяйственными и организационными вопросами. Более того, в «Известиях ВЗС» он неоднократно выступал против «нездорового политиканства» и «предвзятого осуждения» существующего строя^{447}. И в устных заявлениях, и в печати Г. Е. Львов не раз подчеркивал, что он не связан с «праздными болтунами», которые своей «нелепой болтовней» компрометируют союзы в глазах правительства.

Некоторые радикально настроенные депутаты Думы считали, что, мягко говоря, в выступлениях Львова сквозит «уклончивость»^{448}. Он не пользовался полным доверием в этих думских кругах, поэтому его фамилия как кандидата на пост премьера далеко не сразу появилась в списках думской оппозиции, предлагавшей на эту должность М. В. Родзянко или А. И. Гучкова. По. воспоминаниям П. И. Милюкова, кандидатура Г. Е. Львова в качестве председателя нового состава Совета министров впервые всплыла лишь весной 1916 г. на частном совещании на квартире Е. Д. Кусковой и С. Н. Прокоповича^{449}. Пестрота состава участников этого собрания, принадлежавших к радикальной части прогрессистов, левым кадетам, а также первым социалистам, косвенно свидетельствует о том, что их могло объединить и масонство. Но дело не только в этом. Имя Г. Е. Львова — безупречного в нравственном отношении человека — становится знаменем в борьбе за изменение состава правительства, опутанного «темными силами» распутинщины.