Исторические силуэты

Когда фамилия Львова прозвучала на собрании- земских деятелей, на котором присутствовали и представители военно-промышленного комитета, в связи с требованиями создания «правительства доверия», то сам князь, находившийся в зале, не отверг этого предложения. Ему казалось, что именно как глава «министерства доверия» он сможет «снять бюрократическое средостение между царем и народом»^{450}. Львова все время не покидала мысль попытаться «уговорить» Николая II согласиться на эту реформу. Преследуя ту же цель, он становится посредником между конфидентом царя А. А. Клоповым, взявшим на себя смелость подтолкнуть Николая II к мысли о необходимости ускорить изменения в правительстве, и генералом М. В. Алексеевым, который должен был передать записку Клопова царю в Ставке^{451}. Это породило новую волну слухов о скором назначении Г. Е. Львова на «очень высокий пост», возможно даже главы нового правительства, причем осуществление подобных планов приурочивалось к 6 декабря 1916 г., когда праздновались именины Николая II^{452}.

Тем не менее версия эмигрантского историка С. П. Мельгунова о «заговоре Львова», который вместе с генералом Алексеевым планировал якобы замену на троне Николая II великим князем Николаем Николаевичем^{453}, представляется нам малоправдоподобной и не выдерживает критики. Действительно, в последние месяцы 1916 г. Львов встречался с М. В. Алексеевым, в том числе и в Севастополе, где последний лечился^{454}. Но сам генерал Алексеев выступал против идеи дворцового переворота, что подтверждается мемуарами А. И. Деникина и А. А. Брусилова^{455}. Вдобавок нельзя сбрасывать со счетов искреннего и неизменного монархизма Г. Е. Львова. Он, конечно, знал об упорно циркулировавших в обществе слухах о возможной смене монарха: известно, например, что такого рода сведения Львов получил от самого министра внутренних дел А. Д. Протопопова в Петербурге осенью 1916 г. Он-то и поведал Львову о том, что в определенных кругах есть план «выкрасть царя из Ставки, перевезти в Москву и заставить присягнуть конституции». Но, как указывает Т. И. Полпер, все это повергло Львова в полное смятение. «Я чувствую, — сказал он, — что события идут через мою голову»^{456}.

Всецело поглощенный политикой, Львов делает еще одну отчаянную попытку вразумить царя, обратившись к нему с речью на съезде земцев, который предполагалось провести в конце 1916 г. Целью этого публичного обращения Львова к Николаю II было предостеречь его от надвигавшейся грозной опасности и гибельного разрушения страны, если царь не внемлет голосу разума. Львов, может быть, впервые, не подбирал слов и выражений, сочиняя эту речь. Под видом забот о твердой царской власти, писал оп, правительство разрушает самые ее основы. Между тем страна ждет «полного обновления и перемены самого духа власти и приемов управления». «Власть стала совершенно чуждой интересам народа», она «бездействует, ее механизм не работает, она вся поглощена борьбой с народом». Короче говоря, «власти нет, ибо в действительности правительство не имеет ее и не руководит страной. Безответственное не только перед страной и Думой, но и перед монархом, оно преступно стремится возложить на него, монарха, всю ответственность за управление, подвергая тем самым страну угрозе государственного переворота… Стране нужен монарх, охраняемый ответственным перед страной и Думой правительством»^{457}.

Но тщательно продуманная речь Львова так и не была им произнесена, так как правительство не допустило собрания земских деятелей. Тем не менее инициативная группу организаторов этого совещания составила резолюцию, опиравшуюся на основные положения речи Львова. Она была принята на очередном частном, т. е. нелегальном, совещании земских представителей от 22 губерний, размножена и даже распространена. Этот документ, а также слухи о том, что оппозиция обсуждает кандидатуру Львова на пост премьер-министра и привели в неистовство императрицу Александру Федоровну, потребовавшую высылки Львова в Сибирь.

Примечательно, как изменился к тому времени сам облик Г. Е. Львова. Некогда тихий и застенчивый, не любивший чрезмерного внимания к собственной персоне и избегавший появляться на трибуне, князь превратился теперь в весьма нервную и даже экзальтированную личность. Очевидцы рассказывали, что когда полицейские ворвались в зал, где упоминавшееся выше нелегальное собрание земцев принимало резолюцию, и предложили докинуть помещение, то Львов взобрался на стул и крикнул на весь зал: «Верьте, мы победим!» Спустя некоторое время он заявил в частной беседе: «Теперь уже не время говорить о том, на кого возложить ответственность за судьбу России. Надо принимать ее на себя. Народ должен взять свое будущее в собственные руки»^{458}.