Исторические силуэты

В начале октября 1918 г. Г. Е. Львов тайно уехал в Америку. В ноябре состоялась его встреча с президентом Вильсоном. Последний встретил Львова известной на весь мир вильсоновской улыбкой, но в просьбе о выдаче оружия и денег для белой армии отказал. Когда же Львов заявил Вильсону, что он намеревается представлять Россию на предстоящей мирной конференции в Париже, президент ответил: «Мой ум остается открытым… Я не знаю, в каком виде сложится это представительство, ведь центр России в руках большевиков»^{495}. Потерпела неудачу и попытка Львова добиться восстановления своего политического престижа в Европе. Отказывая ему в кредитах на организацию белого движения в России, английский премьер Д. Ллойд Джордж прямо заявил: «Я должен признать, что тут есть что-то необъяснимое: большевистское правительство держится у власти более года (беседа состоялась 19 января 1919 г. — И. П,), причем в стране, где, по вашим словам, у него нет ни морального авторитета, ни поддержки широких крестьянских масс; армии противников, по вашим же словам, почти одинаковы; если все это так, надо отнести большевиков к разряду правителей самых ловких, какие где бы то ни было и когда бы то ни было существовали»^{496}.

В конце 1918 г. в Париже Львовым было создано Русское политическое совещание, состоящее из послов Временного правительства, аккредитованных в ряде стран Европы. Оно стало центром «белого дела» и установило связь с самозваными правительствами, возникшими в период гражданской войны на территории России. Совещание выделило рабочую группу — так называемую Делегацию, в которую вошли сам Г. Е. Львов, посол во Франции В. А. Маклаков, глава архангельского правительства Н. В. Чайковский, бывший царский министр иностранных дел, а теперь представитель омского и екатеринодарского правительства С. Д. Сазонов. Все опи были воодушевлены задачей добиться признания Русского политического совещания на мирной конференции, которая должна была состояться в Версале летом 1919 г. Однако союзные державы не признали Делегацию в качестве представителя России в Версале, и Русское политическое совещание прекратило свое существование, сохранив, однако, Делегацию как штаб белогвардейщины и антибольшевизма. С успехами Красной Армии на Дальнем Востоке ее деятельность также сошла на нет.

В апреле 1920 г. Г. Е. Львову удалось получить значительную сумму денег на «трудовую» помощь беженцам из России из находившихся в зарубежных байках средств, принадлежавших некогда царскому правительству. В Париже было открыто Бюро труда, на базе которого Львов создал благотворительное общество. В него вступали русские беженцы, нашедшие приют во Франции, Англии, Швеции, Америке. Вначале общество получало дотацию от правительств некоторых европейских государств, но затем она прекратилась. Так, если в 1921 г. Львову удалось собрать таким путем до 200 тыс. руб., то в 1925 г. — лишь 12,5 тыс. Он отдал благотворительному обществу и деньги, хранившиеся в Национальном банке США на счету Всероссийского земского союза — 261 тыс. долл, и 11 тыс. ф. ст. (эти деньги появились за счет продажи пароходов «Наупи» и «Вологда», отправленных когда-то Земским союзом в Америку).

В жизни Львова наступили тяжелые дни. Несмотря на его большую роль в разного рода благотворительных мероприятиях, русские эмигранты не любили бывшего премьера и считали незадачливым правителем, легкомысленно взявшимся не за свое дело и погубившим Россию. Они срывали на Львове и свою озлобленность в связи с материальными невзгодами, которые обрушивались на их голову за границей. Львов жил уединенно, скорбя о России и ожидая падения большевиков. Пробовал он и писать. Одной из законченных работ Г. Е. Львова является сказка для взрослых «Мужики», в которой он пытается разобраться в том, сумеет ли возродиться русская деревня после революционного пожара. В поисках общения с простым людом Львов в последние годы жизни зачастую надевал синий рабочий костюм и уходил пешком из Парижа на фермы, помогая хозяевам убирать урожай. Как истинно русский человек, он охотно брался хлопотать за людей. В свободное время Львов часами мог шить бумажники, кошельки, портфельчики, научился печатать на пишущей машинке и начал писать воспоминания, доведя их до времени своего поступления в университет.

Жил Львов предельно скромно. Его последнее пристанище — небольшую комнату украшали лишь литографии русских художников и акварель «Оптина пустынь». Рядом с ней висел образ князя Федора Ярославского, святого предка Львовых. Умер Г. Е. Львов 6 марта 1925 г. в Париже. На его похоронах собрались лишь немногие из русских эмигрантов. Известный в прошлом народник, затем эсер и, наконец, белоэмигрант II. К Чайковский произнес на могиле Г. Е. Львова надгробную речь. Он сказал, что Львов олицетворял собой ту русскую общественность, которую можно понять лишь на Западе, «в культурных странах». Чайковский неоднократно называл в этой речи умершего «брат наш»^{497}, т. е. употреблял обращение, которое было довольно распространенным между масонами.