Исторические видения Даниила Мордовцева

И как раз именно эти, на весах истории, неотвратимые "да", иногда восторженные до коленопреклонения, и сострадательные "но", впрочем, еще чаще исполненные восхищения перед мученическим концом героев-идеалистов, суть творчества Мордовцева. Повествует ли он о покорении Новгорода (роман "Господин Великий Новгород", 1882), в котором показывает, с одной стороны, историческую необходимость собирания Москвой всей Руси в единое государство, а с другой - героическую борьбу Новгородской республики за свои стародавние свободы, рассказывает ли о московском "чумном бунте" в повести "Наносная беда" (чтение которой в настоящем сборнике Мордовцева наверняка вызовет у читателей сложное, противоречивое настроение: людей русских же, "простых" - и любишь и ненавидишь одновременно, сострадая им, никак, однако, не желаешь им победы), - всегда произведения Мордовцева волнуют этой диалектикой времени и души.

Несомненно, лучшие главы в романе "Державный плотник" те, в которых показывается борьба двух миров России того времени в Преображенском ("пытошном") приказе князя-кесаря Ромодановского. Борьба, где "государев допрос" с его пытками "слабой плоти" и неминучей смертной плахой бессилен подчас против приверженцев старорусских идеалов, в глазах которых "царь-антихрист" допрашивает самое Русь. Да, конечно, новые люди страны борются "со всем обветшалым и косным", что мешает ее будущему, но в романе показывается и то, как губили русские же люди национальное восприятие жизни, как при этом подчас иссякало и такое, общее для всего живого чувство, как жалость к родной плоти... Ибо, например, не страха ради доносит попадья Степанида на своего мужа, а в будущем "в пытошной исповедальне" окажется - царевич Алексей!

Читая в романе, как Петр учинил устав "всепьянейшего и всешутейшего собора", чин ставления в "шутейшие патриархи" и распевал на этих "соборах" им же сочиненные "Бахусовы и Венерины кануны", задумываешься о том, что он, видимо, ревновал своих подданных в их вере в бога, желая направить энергию этой веры на великое, начатое им дело.

А дела предстояли действительно великие! Страна уже не могла дышать без моря, - и как раз в такое время, когда все выходы к нему были заперты сильнейшей тогда в Европе армией шведского короля Карла XII.

...Пока еще не написано такой, если не мировой, то хотя бы общеевропейской истории, с которой бы согласились все народы. У каждого народа - своя правда в истории, и подчас тот, кого он почитает национальным героем, для другого народа не более, как ненавистный захватчик.

"Правда" нашего народа заключалась прежде всего в том, что пока он в течение нескольких веков служил для Европы тем самым "русским щитом", который заслонял ее от нашествий с Востока, пока русские изнемогали в этом кровавом противостоянии, "благодарная Европа" часть за частью захватывала ее западные земли - от Галиции до Киевщины и от Немана до Смоленска.

Александр Невский, государственный гений которого оказался еще выше, чем его же полководческий, породнившись ради спасения уже разоренной ордынцами Русской земли с ханом Батыем, при своей жизни не давал шведам и немецким крестоносцам захватить приморско-невские пятины (провинции) Новгорода. Здесь, известный еще Геродоту (под именем "Чуди", которую он считал частью Скифии), жил народ Ижора. (Еще и сейчас на территории Ленинградской области проживает несколько тысяч человек, называющих себя "ижорцами"). Затем, захватив, наконец, этот край, шведы назвали его "Ингерманландией".

Эти-то древние новгородские земли и предстояло России вернуть себе.

Впрочем, Мордовцев, объективный историк, не без соли показывает в романе, как союзный с новгородцами патриотизм Ижоры используется русским православием для создания государственной идеологии. Старый священник читает царскому сыну Алексею летопись времени Александра Ярославича накануне того, как стать этому князю "Невским"... Рассказывается в летописи о видении ижорским старейшиной Пелгусием святых Бориса и Глеба, сподвигнувших его оповестить новгородского князя о появлении на Неве шведской рати. И вот теперь, когда русские вернулись в этот край, священник не только напоминает эту историю, но, оказывается, и сам он "духовными очима" увидел, как рядом с царем "взыде на большой свейский корабль святый Борис, огненным мечом...".

Воспитание патриотизма посредством слова, внушения, легенды - это как раз то воспитание в русском человеке государственной идеи, к которому Петр хотел "приставить" церковь, фактически, после ликвидации патриаршества, низведенную им до роли одного из своих приказов (коллегий).