Истории Андромеды

Крыло утонуло в креме и шоколаде торта, запачкав его некогда изящные перья в липо-сладкой субстанции, чтобы затем отправить очередной кусок вкусной еды себе в рот. Он застонал от удовольствия, когда смог ощутить этот прекрасный вкус на своем языке, это сподвигло его на еще большее обжорство. Себастьян жадно хватал еду со стола и жрал ее, раскидывая крошки по столу. Слуги с жадностью смотрели на него, желая чтобы он оставил им хотя бы кусочек, но Себастьян кажется, полностью утонул в своих потребностях, даже не замечая их завистливых лиц. Сожрав несколько килограммов как вредной, так и полезной пищи, а также выпив не мало вина, он наконец, со стоном откинулся в кресле. Теперь столовая была завалена остатками его гедонистического обеда — недоеденными кондитерскими изделиями и ошмётками мяса и рыбы, разбросанными по тому, что когда-то было чистыми льняными скатертями.

— Кажется, я немножко переусердствовал, но это так невероятно! Давно я не чувствовал такой наполненности внутри моего живота…

Хотя Себастьян знал, что такое излишество только притупит его чувства и поспособствует возможному творческому застою, он упивался кратковременной эйфорией, вызванной перееданием. Его крылья покоились на раздутом животе, когда он роскошно томился среди остатков обжорства. Внезапно вдохновение поразило его, как молния; возможно, эта еда могла бы стать топливом для творчества, а не препятствием.

— Что, если я возьму здесь свой грязный опыт — необузданную чувственность, стоящую за поеданием этих прекрасных деликатесов, — и направлю его в свое искусство? Развратное произведение искусства, отражающее жажду удовольствий нашего общества…

Наполненный вновь обретенной решимостью, Себастьян бесцеремонно вытер соус с лица салфеткой, прежде чем встать, пошатываясь из-за головокружения после пиршества; торопясь в мастерскую, где наполовину готовое полотно ждало следующего мазка гения. Себастьян почувствовал прилив страсти, когда вернулся к холсту, его сердце колотилось от предвкушения. Он был полон решимости запечатлеть в своих работах как гедонизм, так и деградацию, которые он только что испытал, надеясь, что затем они превратятся во что-то возвышенное.

— Вдохновение со мной!

Он взял свои кисти и начал яростно рисовать, делая быстрые мазки по ждущему холсту. Но уже через несколько минут усердной работы снова грянула беда. Безошибочное чувство пустоты подкралось к нему, как призрак; казалось бы из ниоткуда. Его крылья, казалось, не желали продолжать движение по поверхности картины, как это было несколько мгновений назад.

— Как… Как это возможно? Я преодолел голод и нашел вдохновение… Но мое тело все еще предает меня?!