Истории для кино

Артисты выходят на поклон. Мужчины устремляются к сцене с букетами, бросают их Невяровской. Дамы не отстают от мужчин, но несут цветы Лёде. Принимая розы у одной из дам, он успевает поцеловать ей ручку. Кланяющаяся рядом с ним Невяровская шипит с польским акцентом:

– Ты всем пани будешь целовать руки?!

За кулисами она тоже проявляет характер: обмахиваясь веером, царственно выставляет ножку и требует застегнуть ей туфельку. Лёдя быстро застегивает пряжку и поправляет платье на ее обнажившемся колене. Она томно интересуется:

– И это все-е?

– А что, я же застегнул…

Невяровская раздраженно захлопывает веер и ударяет им по лбу Лёди. Он перехватывает ее руку и напоминает, что они здесь не одни. Невяровская насмешливо восклицает:

– Ах, ах, какая великая тайна! После спектакля едем в «Асторию»!

– Я не могу. Меня Лена ждет…

– Ты не можешь? Нет, это я не могу! Пся крев, я польская аристократка! И я не желаю больше прятаться, как холопка от пани! Если ты сам не можешь ей сказать, это сделаю я!

У Невяровской истерика, Лёдя беспомощно топчется перед нею, но, по счастью, к приме уже спешит верная костюмерша Марыся с флаконом успокоительного, которое она привычно сует под нос хозяйке, уговаривая ее, как маленькую:

– Не, не, пани, рыбка моя, только не зараз! У вас еще другий акт…

После спектакля Лёдя и Лена едут из театра на извозчике, утопая в цветах Лёдиных поклонниц. Но, несмотря на эти свидетельства успеха, Лёдя мрачно вздыхает:

– Я делаю все не то… Понимаешь, все это – не то!

Лена невозмутимо нюхает букетик:

– Почему не то? Сегодня ты опять был вполне хорош. Правда, во втором акте немного скован мизансценами… И еще я бы акцентировала не низкие, а высокие ноты…

– При чем тут: высокие, низкие? Это все – вообще не то! Читала, что про меня пишут? Вот Соколовский, например: «За неимением голоса Утесов поет бровями»!

Лена успокаивающе улыбается:

– Он просто оттачивает на тебе свое остроумие.

– А Литвак: «Эстрадный комик пытается доказать, что он еще и комик опереточный»!

Ну, на то они и критики. Их хлеб – пощипывать бедных артистов.

Ответы Лены полны невозмутимости. Но вдруг и она не выдерживает:

– Впрочем, ты скорее не комик, а типичный рамоли – щиплешь инженюшек за бока!

Лёдя уходит в глухую оборону:

– О чем ты? В спектакле нет никакой инженю.

– Ах, ну да, она не инженю, она польская аристократка… Такие аристократки у нас в Никополе нанимались мыть полы!

– Лена, это все глупости!

– Конечно, глупости. – Лена пристально смотрит на мужа. – Только хотелось бы, чтоб и ты понимал, что это все – глупости.

– Да у меня вообще голова другим занята!

Лена опять невозмутима. Она заботливо укутывает мужа шарфом:

– Меня больше волнует не твоя голова, а твое горло. Смотри, не простудись…

Лёдя капризно отталкивает ее руки:

– Нет, ты меня не понимаешь! Я хочу доказать, что могу больше, чем делаю сейчас!

– Можешь – докажи, – спокойно соглашается Лена. – Ты только определись, что ты можешь.

– Что могу? Да все! Я могу все! От трагедии до трапеции!

Лёдя брякнул это сгоряча. Но задумывался над этим он уже давно. При всем успехе ему было неуютно в рамках одной оперетты. Ведь существует и множество других жанров. А значит, необъятные силы и немереные амбиции Лёди требовали доказать, что он может проявить себя в любом жанре.

– Представляешь, – возбужденно объясняет он Лене, – первым номером что-нибудь драматическое. Ну, скажем – Раскольников… А после Достоевского я выйду Менелаем из «Прекрасной Елены»… Ужасающее соседство, да? Ну и отлично! Дальше – скетч «Американская дуэль», потом: что-нибудь грустное, элегическое… К примеру, «Не искушай» Глинки – под аккомпанемент трио, где я играю на скрипке… Затем… Какой же к этому контраст? Ага, классический танец! Я исполню настоящий вальс… Потом – комический рассказ, потом, конечно, куплеты на злобу дня… А закончу… Закончу тем, чем начинал: рыжий клоун на трапеции!

Потрясенная громадьем его планов, Лена недоверчиво смотрит на Лёдю. А он твердо заявляет:

– И все это не меньше чем часов на шесть!

Афиша уникального представления гласит:

ПАЛАС-ТЕАТР

в пятницу 2 февраля 1923 года

показательный синтетический

вечер-спектакль

Л. О. УТЕСОВА

«ОТ ТРАГЕДИИ ДО ТРАПЕЦИИ»

Часы, специально вывешенные над сценой, показывают ровно шесть часов вечера.

Под барабанную дробь, прорвав афишу, Утесов выходит на сцену. Зал аплодирует. Барабанную дробь сменяет драматическая увертюра к «Пиковой даме» Чайковского. Под нее Лёдя читает драматический монолог Раскольникова: «Я кровь пролил, которую все проливают! Которая льется и лилась на свете, как водопад, которую льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют потом благодетелями человечества…»

За кулисами взволнованная Лена, гример с пуховкой наготове, костюмер с плечиками от костюма, рабочие сцены – все наблюдают за Лёдей.