Истории для кино

Лена завершает разговор мужчин спокойным и совершенно неожиданным сообщением:

– А я уже паспорта получила и билеты в Париж заказала.

Да, всего через несколько лет страна победившего социализма наглухо отгородится от всего мира железным занавесом, а тогда, в конце двадцатых годов, получить заграничный паспорт было очень просто – чуть не в домоуправлении. И с билетами на поезд за границу тоже не было никаких проблем. Вот Утесовы и оказались в Европе, такой не похожей на советскую Россию – богатой, чистенькой, ухоженной, живущей своей чинной размеренной жизнью, с множеством магазинов и автомобилей на освещенных электрическими фонарями улицах.

Лёдя, Лена и Дита сидят за столиком в парижском кабаре. На эстраде поет Морис Шевалье, музыкальный идол Франции. Он поет почти шепотом – именно такой интимный тон и нужен его слегка фривольным песенкам. И при этом он сияет обаятельнейшей улыбкой человека, который уверен, что публика его обожает.

Лёдя весь во власти знаменитого шансонье, смотрит, не отрываясь и беззвучно повторяя слова его песен. А тринадцатилетняя Дита не столько слушает песни, сколько с огромным интересом таращится на декольтированных дам с папиросками. Лена тоже не может не почувствовать эту атмосферу кафешантана, исполненную флирта, кокетства, откровенной интимности. И шепчет мужу, что это была не самая лучшая мысль – идти в ресторан с ребенком. Но Лёдя, не отрывая глаз от Шевалье, шепчет в ответ, что ресторан тут не при чем, а при чем здесь только настоящее искусство. Лена поджимает губы, но больше не терроризирует мужа, видя, как он увлечен, и понимая, что говорить с ним о чем-либо сейчас бесполезно.

Это состояние абсолютного восторга и полной погруженности в музыку не покидает Лёдю и потом, когда семья Утесовых гуляет по вечернему Парижу. Бурно жестикулируя, он объясняет, что в России даже эстрадные песенки поют, как оперные арии, а вот Шевалье – как будто близким друзьям что-то такое душевное рассказывает. Лена соглашается с этим, но добавляет, что у нее ощущение, будто Шевалье уверен, что все любят его и только его. А это потому, объясняет Лёдя, что Шевалье не ставит границ между собой и публикой. И он, Утесов, тоже к этому стремится, только он двигается наугад, а в Париже шансон – давно традиционный жанр. Причем сколько юмора – и в исполнении, и в текстах…

Тут монолог папы прерывает Дита и живо интересуется:

– А про что он пел?

– Много забавного! Например, в чем различие между женщинами семнадцати и сорока лет…

Лена предостерегающе дергает мужа за рукав.

– А в чем? – не унимается Дита: – В чем различие?

– В уме! – отрезает мама Лена.

– Да-да, конечно, в уме, – вынужден подтвердить папа Лёдя и возвращается к своей теме: – А вы заметили, что у Шевалье даже канотье такое, в каком работаю я?

– Заметили, заметили, – кивает Лена. – Ну, пора в гостиницу…

Лёдя глубоко разочарован:

– В гостиницу? А я думал, мы прогуляем всю ночь!

– Нет, Дите пора спать, да и я устала… от впечатлений.

– Но я ни за что не усну!

Глаза Лёди полны мольбы, и Лена разрешающе улыбается взволнованному мужу:

– Ну, погуляй еще… Только не заблудись!

Лёдя, мурлыча под нос песенки Шевалье, бродит по Елисейским полям, по набережной Сены, по площади Конкорд, мимо Эйфелевой башни, собора Парижской Богоматери, Триумфальной арки – в общем, традиционными маршрутами, которые выбирает человек, впервые попавший в Париж. Он идет по вечерним улицам, смешиваясь с парижской толпой и ощущая себя здесь вполне своим.

Но вдруг его останавливает русская речь:

– Господин хороший! Загляните в наш ресторан, не пожалеет!

Это к нему обращается парнишка-зазывала из русского ресторанчика «Мартьяныч». Лёдя изображает недоумение и отвечает по-французски, что ничего не понимает. Парнишка тоже на ломанном французском просит месье извинить, что побеспокоил его. Тогда Лёдя, очень довольный, переходит на родную речь:

– А-а, поверил, что я француз!

– Поверил, – расплывается в улыбке паренек и вспоминает про свои обязанности: – Господин хороший, загляните – не пожалеете…

Именно что – пожалею, – перебивает Лёдя. – Жаль тратить хоть одну минутку в Париже на что-нибудь, кроме самого Парижа… Салют!

Он машет пареньку рукой и уходит. Но – недалеко, потому что его внимание привлекает бредущий по улице седой мужчина в потертой фуражке российского флота. Лёдя пристально вглядывается и останавливает его:

– Простите… Вы бывший моряк?

Человек поправляет фуражку:

– Нетрудно догадаться…

– И вы плавали на Черном море?

– Капитаном.

– Значит, я не ошибся! Вспомните, пожалуйста: Одесса, бульвар, ресторан… Я – мальчишка, и вы меня угощаете мороженым…

Капитан неуверенно кивает:

– Вполне возможно…

– Давайте зайдем в ресторан?

– Но…

– Я вас угощаю.

– Извините, на чужие не пью.

Капитан хочет уйти, но Лёдя придерживает его за руку:

– Это не чужие, это просто… ну как ответный визит. Вы меня угостили тогда, я вас угощаю сейчас… Ну пожалуйста!

Капитан мнется в нерешительности:

– А вы сюда прибыли из Одессы?

– Нет, из Ленинграда.

– Такого города я не знаю! – отрезает капитан. – Я знаю Санкт-Петербург.

Лёдя примирительно улыбается: