Истории Фирозша-Баг

– Да, придут, и мне надо подготовиться, – сказала Давлат, прервав излияния, грозившие превратиться в утренний пролог к визиту с соболезнованиями. Трудно было судить Наджамай слишком строго, той тоже выпали на долю и горести, и нелегкие времена. Ее Соли умер в тот самый год, когда дочери, Вера и Долли, уже уехали за границу учиться в университете. Наверное, Наджамай было ужасно тяжело нести так неожиданно свалившийся на нее груз одиночества. Некоторое время большой новый холодильник помогал ей поддерживать приток друзей-соседей, привлеченных предложением хранить в нем лед и прочими выгодами. Но после истории с Фрэнсисом этот приток тоже заглох. Техмина отказалась иметь хоть какое-то отношение к холодильнику или к Наджамай (ее мучила совесть, а катаракты все еще не созрели), Силлу Бойс ниже этажом тоже стала пользоваться холодильником значительно реже (хотя ее-то совесть была спокойна, а сыновья Керси и Перси и вовсе проявили себя героями).

Сейчас Наджамай, одинокая и заходившая к тем, кто терпел ее присутствие, заметила пагри[77]Миночера.

– О, какой красивый, черный и блестящий! Совсем как новый! – восхитилась она.

Головной убор действительно был элегантен. Много лет назад Миночер поместил его в специально купленный стеклянный футляр. Утром Давлат перенесла его в гостиную.

– Знаете, – продолжала Наджамай, – ведь в наше время пагри очень трудно достать. За этот можно выручить приличные деньги. Но вы ни за что не продавайте. Ни за что. Он же Миночера, так что держите его у себя.

Произнеся эти поучительные слова, Наджамай собралась уходить. Напоследок она обшарила взглядом квартиру, что вызвало легкое раздражение Давлат.

– Вы, должно быть, очень заняты сегодня, так что я…

Наджамай повернулась к спальне Миночера и, замерев на полуслове, на что-то уставилась.

– Ах, бап ре![78] Лампа все еще горит! У постели Миночера – это неправильно, совсем неправильно!

– О, я совершенно забыла, – соврала Давлат, изобразив огорчение. – Столько дел навалилось. Спасибо, что напомнили. Я потушу.

Но ничего подобного она делать не собиралась. Когда Миночер упокоился, вызвали дастур-джи из корпуса «А», и он подробно объяснил Давлат, что от нее ожидается. «Первое и самое важное, – сказал дастур-джи, – это зажечь небольшую масляную лампу в изголовье кровати Миночера. Лампа должна гореть четыре дня и четыре ночи, пока возносятся молитвы в Башне молчания». Однако лампадка принесла успокоение в притихший, опустелый дом, который лишился одного своего молчаливого и немощного обитателя, одной своей тени. Давлат оставила лампадку гореть и после назначенных четырех дней, постоянно доливая в нее кокосовое масло.

– Разве дастур-джи вам не рассказал? – удивилась Наджамай. – Душа приходит сюда первые четыре дня. Лампа нужна, чтобы ее привечать. Но после четырех дней, вы же понимаете, молитвы все произнесены, и душа должна быстро-быстро отправляться в иной мир. Если же лампу оставить гореть, то душу будет тянуть в разные стороны: и сюда, и в иной мир, поэтому ее надо потушить. Вы сбиваете душу с толку, – убежденно заключила Наджамай.

«Ничто не собьет с толку моего Миночера, – подумала Давлат, – он пойдет туда, куда ему надо». Но вслух сказала:

– Да, я сейчас же ее потушу.

– Очень хорошо, – ответила Наджамай. – Ах да, чуть не забыла. У меня в холодильнике много бутылок с напитками: «Лимка» и «Голдспот», вкусные и холодные, если надо. Несколько лет назад, когда люди приходили с соболезнованиями после дашму доктора Моди, у меня еще не было холодильника, и бедной миссис Моди приходилось бегать в иранский ресторан. Но вам повезло, так что заходите ко мне.

«Она что, вообразила, что я устрою вечеринку на следующий день после дашму?» – подумала Давлат. В спальне она подлила масла в лампадку, полная решимости поддерживать огонь до тех пор, пока чувствует в этом необходимость. Только дверь надо держать закрытой, чтобы соперничество двух миров с душой Миночера между ними не предоставляло визитерам возможности тоже в нем поучаствовать.

Она опустилась в кресло рядом с бывшей постелью Миночера и стала смотреть на ровное, ничем не колеблемое пламя масляной лампы. «Как и Миночер, – подумала она, – надежное и неизменное. Повезло же мне с мужем! Дурных привычек не имел, не пил, на ипподром не ходил, не доставлял никаких хлопот. Правда, когда заболел, мне здорово досталось. А сколько я нервничала, когда у него еще были силы спорить и сопротивляться! Отказывался есть, не желал принимать лекарства, не позволял мне ни в чем ему помогать».