Истории и теории одного Пигмалиона

Таким образом нетрудно объяснить упадок скульптуры — люди уже не видят идею всего сущего на земле и на небе, им доступна лишь его искаженная, изуродованная жизнью форма. Так например, с утратой дружбы теряется идея дружбы, с исчезновением образа любимой теряется и образ любви. Мы отказались ваять отношения между собой, а хотим иметь скульптуру! Ничто так не мучает современных людей, как одиночество, и никогда они так не страшились простых радостей любви, как сейчас, в то время как проблема одиночества имеет решение только в любви. Хотя, конечно, любовь — это крест, нравственный подвиг, которого она, несомненно, требует, и на который мы все менее способны. Нам не хватает и того, что латиняне называли amor fati — любовь к судьбе. Каждый недоволен своей судьбой, каждый считает себя рожденным для лучшей участи, никому ничего не хватает. Это еще одна причина нашего равнодушия к дарам природы и жизни.

— Жаль, что ты, вероятно, не сможешь съездить на север, в горы Акамас. Там еще можно найти места, куда никогда не заглядывает солнце. Некоторые считают, что именно там находятся источники и купель Афродиты, а не видят того, что ее дворец — вся суша, а купель — море. Там ты увидел бы, как со скал срываются в полет ее священные птицы — голуби. Одно из не очень древних по моим археологическим меркам предание рассказывает, что в этих источниках Эрос погружал в сладкий яд любви свои стрелы. Туда не пускают птиц, которые не умеют или не могут спеть сладкую песнь любви. И сколь ни печально, я скажу тебе, что прежде всех источники Афродиты недоступны для птицы старость.

В приятной беседе, с хорошим вином под вкусную закуску подошла полночь. Мой друг посмотрел на часы и хлопнул себя по лбу: «Программа еще далеко не кончилась, время идет, давай, выпьем кофе с коньяком — и на свое место!». Спустя некоторое время мы прихлебывали ароматный коньяк с густым кофе, к которым нам подали сладкий изюм. В добром расположении духа и добром подпитии мы пошли на нашу скалу. Профессор предусмотрительно наполнил знакомый мне термос не обычным напитком, а виски. Я не ждал особого приглашения.

— Ты ждешь, а самое главное, я хочу рассказать тебе продолжение истории, ее конец. Как ты помнишь, она обещала подумать, а ты знаешь, что думает тот, кто может и сколько может. Невозможно догадаться, мой мальчик, что она придумала и соответствующим тоном преподнесла мне в ближайшие дни. Мне была великодушно предложена вечная дружба, как будто дружба требует меньше любви, преданности, служения, верности, сострадания и участия. Намеки подобного рода мне делались и раньше, но я не придавал им значения. Наверное, я начал понемногу прозревать, потому что заметил какую-то связь во времени, когда они возобновлялись. Обычно это бывало после моих более или менее продолжительных командировок за границу или на периферию или же после ее отсутствия по какой-либо причине в Софии. Я начал понимать, что игра ведется не только между нами двоими, но и при активном участии кого-то третьего.

Конечно, я понятия не имел, что происходит там, на другом фронте. Она ничем не выдавала, что та или иная сторона печется на том же огне, что и я. Однако мне стало ясно, что ее возвращение ко мне ранней осенью этого года было хорошо рассчитанным ходом. Возможно, нужно было как-то повлиять на того, другого, так же как я в свое время был здорово зажат в угол тем другим. Иначе говоря, скрепя сердце я мало-помалу, краешком глаза начал наблюдать за происходящим, что само по себе, как сейчас понимаю, было революционным скачком в эволюции наших отношений. Капля по капле из этой маленькой щелочки начала вытекать магма, скопившаяся в душе, и медленно, но неотвратимо стала испаряться моя большая любовь, которой, казалось, не будет конца и края. Мне было горько, когда я размышлял об этом несчастном создании, играющем вещами большими, чем оно способно уразуметь, неподвластными ему. Я был уверен, что в конце концов все обратится против нее, причем тогда, когда она меньше всего того ожидает. У меня было неодолимое желание помочь ей, но я знал, что все бесполезно и я только еще больше все запутаю, самые лучшие мои побуждения будут истолкованы превратно и так далее. Именно тогда я начал представлять ее себе в обществе другого человека, в чужих объятиях, в чужой постели. Кошмары сводили меня с ума, и все-таки я, наверное, излечивался от болезни.