Тарелка уже пустая. Надо было побольше положить.
– Лети, поняла?! – кричу я в окно.
Дочь кивает и смотрит на меня: улетела?
– Улетела, – киваю.
Дочь хватает стул и с грохотом тащит его к окну. Проверять: улетела ли. Действительно, никого нет. Значит, улетела. Значит, папа не обманул.
Про полёт медведя в ступе расскажу в другой раз. На ужин жареная картошка с курицей. Медведь пригодится.
Дочь, наверное, думает, что она живёт в сказке.
Нет, в сказке живу я.
Хорошо там, где меня мало
Хорошо в Индии… в городе, название которого содержит букв пятнадцать, – когда смотрел на билет, подумал, что это опечатка, и по ошибке мне три раза подряд набили один и тот же пункт прибытия. Но потом обнаружил это длинное, как гусеница, название на табло вылета.
Только очень неторопливые люди могут называть так города.
В Индии ласково. Там море, там такие волны кудрявые, и там местные жители – молодые индийцы – вообще не плавают. Они – прямо в джинсах и рубахах – заходят в воду и стоят возле берега, совсем по-детски толкаясь и плеща друг на друга водой. Я спросил: может, они плавать не умеют? А мне говорят: да, многие не умеют. Представляете, жить у моря – и не уметь плавать? Удивительные люди.
Зато они – по крайней мере, на том пляже, где мы были, – не косятся на белых девушек. В лучшем случае, если девушка загорает одна, они могут как бы невзначай рядом с ней оставить тапки или там кепку, хотя кепки они не носят и солнечного удара не боятся, ну, что угодно оставить – чтоб можно было так же невзначай вернуться. Но всё равно не пристают, не заговаривают – очень тактичные, улыбаются. Выдержка их безупречна.
Нравы там до сих пор крайне серьёзные, девушки, мягко говоря, не очень доступны для своих сверстников – и уж тем более они не носят таких легкомысленных одежд, как наши спутницы, – и тем не менее индийцы изо всех сил стараются удержать взгляд и не смотреть, не смотреть, не смотреть, какое там сливочное, молочное, теплокровное, манящее чудо загорает в каком-то немыслимом купальнике, который если взвесить – он грамм на тридцать потянет максимум.
Они очень радушны, эти индийцы, – когда обслуживают в кафе. Они очень приветливы – когда встречаются на улице. Я – наверное, нужно уточнить, – говорю всё-таки о специальных, так сказать, туристических местах – потому что в Центральной Индии публика, конечно, другая и, прямо говоря, на редкость порой приставучая. Но мы в этот раз были не в Центральной Индии, а на самом её юге.
За индийцами очень забавно наблюдать. Они, наверное, тоже над нами смеются, но мы этого не замечаем.
Помню, сидим в кафе, на втором этаже, – кафе над обрывом, много ниже море, – а на дорожке возле кафе двое или трое парней лет двадцати пяти перекидываются мячом. Маленьким таким мячиком. Их настолько забавляла эта бесхитростная игра! Я уже лет тридцать так весело ни во что не играл.
Потом кто-то из них сделал неловкий бросок – и мячик улетел с обрыва.
Двое игравших индийцев подошли к обрыву и долго, до-о-олго смотрели вниз. Вид их был безутешен. Надежда их таяла очень медленно. У меня так трёхлетняя дочь смотрит вниз с мостика, если бросает монетку: ей кажется, что монетка ещё может выплыть, блеснуть серебряным бочком. И эти парни… Они минуты три печалились. Всё ждали: а вдруг мячик прискачет назад.
Впрочем, минут через пятнадцать они нашли новый мячик и продолжили игру с ним. Но вновь кто-то из них сделал неудачный бросок, и мячик, залетев прямо в кафе, угодил моей жене в плечо. Я схватил этот мяч и перегнулся через перила, чтоб кому-нибудь из игравших метко попасть в лоб, но – вы только подумайте! – они, эти взрослые, выше и здоровей меня парни, мгновенно исчезли; то ли убежали, то ли спрятались. Я их ждал минут пять, они так и не появились. Ну, дети!
Вечерами я несколько раз включал телевизор и всякий раз попадал на индийские фильмы. Индийцы там так страшно дерутся. Дыщ, тыдыщ, дыщщщ – лупят друг друга с чудовищной силой и громко рушат аккуратно расставленные кирпичные кладки. Потом встают как ни в чём не бывало, вытирают бисерный пот. На груди – лёгкая царапка. И опять – дыщ, тыдыщ, дыщщщ. Оп, один полетел, оп – трое.
Помню, в советском моём детстве мы с восторгом смотрели индийские фильмы – ради этих сногсшибательных (чудовищных на самом деле) драк. Индийцы казались нам самым сильным и смелым народом в мире. В советском кино таких сцен не было. С послевоенного времени за несколько десятков лет всего-то и появились одни «Пираты XX века».
Только теперь, годы спустя, видя на пляже добрейших индийцев – особенно их мужчин, которые очень часто идут, держась, не поверите, за руки, и беззлобно улыбаясь всему белому свету, – я вдруг понял, что этому народу подсознательно нужны подтверждения своей маскулинности – оттого и кино такое у них. В то время как русскому человеку, только что прошедшему через самую страшную войну в истории человечества, – это было не нужно вовсе, совсем, категорически. Если что-то подобное русскому человеку понадобилось бы – он бы во двор вышел посмотреть, как там пацаны общаются, и всё.