Истории из лёгкой и мгновенной жизни

В Индии в этом смысле порой всё куда умиротворённее. Ни днём, ни ночью никто здесь не смотрит на тебя волком, не пытается помериться с тобой силой, не несёт через толпу свои первичные и вторичные половые признаки, как будто он дикий вепрь, который готовится к охоте.

Девушки у них, правда, не столь радуют взгляд, как у нас. Они, конечно, тоже добрые и крайне скромные, но уж слишком непритязательны на вид. Самые красивые женщины у них живут в телевизоре, а по улицам не ходят. Видимо, их выращивают в особых пробирках, чтоб потом эти – лунатические, с миндалевидными, космической глубины глазами, с невозможными, статными формами – создания прямо из лопнувшей пробирки немедленно шли вести программу новостей или что-нибудь подобное. В миру им не место.

С другой стороны, это обстоятельство тоже в целом положительно сказывается на отдыхе: никто не отвлекает тебя от моря, от ветра, от нежданного вечернего, такого южного, такого бурного, такого нечернозёмного грома и вдруг нахлынувшего, тоже слишком торопливого и огромного дождя.

…мои дети купались в бассейне под дождём…

…я сидел на балконе и растворялся в горячем воздухе, с которым даже дождь не мог справиться…

Давно уже разучился путешествовать – мне ничего не хочется, только бы сидеть на балконе, или у воды, или под деревом. Хорошо не там, где нас нет, а там, где тебя самого будто бы и нет.

Тебя нет там, где тебя почти ничего не отвлекает. Тогда ты тихо исчезаешь. Море в этом смысле – почти идеальный вариант. Оно настолько всегда, что его как бы уже и нет. Его настолько много, что это уже не имеет значения. Главное, чтоб море было тёплое, одинаковое, предсказуемое.

В Индии меня почти и не было – только дети вокруг, только смешные беззлобные мужчины, только незаметные женщины, ну, мусор на дорогах – но разве нас мусором удивишь, – а дальше всё такое мелкое: даже собаки мелкие, одинаковые, и ещё это птичье разноголосье утреннее – которое тоже не имеет значения, я всё равно ни одной местной птицы по голосу не узнаю. И меня здесь никто не узнаёт: ни дерево, ни птица, – только полюбившийся нам приветливый официант, всегда радующийся нашему приходу и приносящий ром завёрнутым в газету: сухой закон, нельзя же. Ага, понимающе киваю я, нельзя. Ещё сто, милый. Во славу закона.

Всё равно нам скоро домой – к суровым мужчинам, к заметным или слишком заметным женщинам, к недобрым подросткам, к почти вечной зиме и строптивому ветру. Домой, где все эти сквозняки, все эти мужские недобрые взгляды и женские оценивающие, все мои знакомые птицы и дворовые собаки, все эти дожди и неожиданные снегопады – вновь слепят, соберут меня в то, что я есть и чего мне не избежать. А я ведь почти исчез. Почти уже дотлел на солнце, почти залип в янтаре.

…Вылезайте из своего янтаря, любезный. Встать в строй.

Нормальный танец в смазных сапогах

Это всё анекдотично, карикатурно, но выглядит именно так.

Что нужно, чтоб попасть в приличное либеральное общество?

Нужно совсем не многое.

Брезгливый антипатриотизм. Неприязнь к православной церкви. Презрение по поводу донбасской истории и сирийской авантюры. Скепсис в отношении русской истории как таковой и русского человека со всеми его крепостными привычками. Радение по поводу однополых браков и борьба за право гомосексуалистов на усыновление всех российских сирот сразу или по одному. Непрестанный хамоватый социал-дарвинистский стёб. Тотальная убеждённость в том, что Россия – Европа, а тот, кто тут «не Европа», он вообще не человек.

Всех своих объявлять «совестью» и «честью» страны, золотым интеллектуальным запасом, а всех чужих по настроению называть то «несчастными людьми», то просто «быдло».

Собственно, всё. Можно поперчить или посолить. Или плюнуть в тарелку, по вкусу.

Для разнообразия интеллектуальной позиции: Шолохов не писал «Тихий Дон».

И – готово.

Сразу становишься своим, во всех отношениях приятным человеком.

Все твои прошлые выходки тебе простят, и будут смотреть на тебя ласково, влюблённо.

На примере бывшего журналиста, а теперь коновода Невзорова, с недавних пор замечательно совмещающего в себе Ржевского и Смердякова, это легко понять. То никого он не интересовал, вообще отсутствовал в природе, жил там со своими лошадками, и чёрт бы с ним.

А тут вдруг заговорил, да как красиво: «…черносотенцы в смазных сапожках… кипящий гной патриотов… винегрет из распятых мальчиков…»

Ушки у определённой публики задрожали: а это чей такой приятный голосок? О, да это наш юноша в кожаной курточке!

«А он вроде позавчера заступался за кровавый рижский ОМОН?»

Да мало ли, растёт человек, зови его скорей к нам, смотри, какой он хорошенький вдруг стал.

Я могу ради шутки такую же историю, когда все забудут эту статью, провернуть. Через месяц или через год. И мгновенно сработает. Тут же все приличные люди скажут: ну, наконец-то, а то мы уже подумали, что ты окончательно рехнулся. Ну-ка повтори, что ты сейчас сказал.

«Объевшиеся попы! Святые девчонки из “Пусси райот”! Страна Сталина и Шойгу!» – прокричу я.

Ай, молодца! А ещё?