Он ведь ещё и самогонкой захлебнулся. Но ведь русские умеют пить, это все иностранцы знают. Могут очень много выпить и не захлебнуться.
Кстати, как фамилия этого мужика? Надо выяснить, кто это конкретно. Может, это был не совсем русский мужик.
Или, боже упаси, Есенин здесь имеет в виду вообще русского мужика как тип? Значит, все наши мужики пахнут соломой?
Нет, нет, это невозможно. Есенин же в единственном числе написал. Это какой-то один мужик. Наверное, его сосед.
Но, беда, у Есенина есть ещё одно классическое стихотворение на ту же самую тему.
Это ж что получается – россы, великие наши россы, непобедимые наши россы выставлены здесь натуральными алкоголиками? И развлекает их гармонист-сифилитик?
И вообще, прямо в ответ Роману Носикову, Есенин называет Россию нашу просвещённую – Азией. Кошмар!
И взоры у нас «безумные»! И наша «бесшабашность» – она от гнили.
Это значит, мы не только «немытые» и «некрасивые» – мы ещё и гнилые?
Просто катастрофа. Как он мог, златокудрый наш.
Нет, надо разобраться. Есть ли автограф этих стихов? И если есть автограф, нужно найти магнитофонную запись, или даже лучше видеозапись чтения этих стихов. Потому что автограф могут подделать. И голос тоже могут подделать враги России. Пусть будет видеозапись. Желательно, чтоб в роли Есенина был артист Сергей Безруков.
Чтоб уж наверняка мы поняли: это наш Серёга, это он.
И чтоб на записи он отказывался от этих своих стихов. А то профессиональные патриоты России огорчены.
И вот от этих стихов заодно пусть Есенин откажется:
Потому что: русские всегда мылись, Лермонтов знал, что ехал не «за стену» Кавказа, а только «до стены», а Господь наш не корова и телиться не может.
Да вообще пусть от всех стихов Есенин откажется сразу, слишком много у него гнили и грязи, и вообще – русофобии. Мы потом создадим комиссию и отберём вещи, которые, так сказать, не вступают в противоречие.
Авторство же всех остальных Минаеву отдадим. Минаеву всё равно.
Только, знаете, я тогда буду считать первым поэтом России – Минаева.
Агония его Матильды
Либеральная общественность в очередной раз веселит. Мы взрослые люди и отлично помним, что за словеса звучали особенно назойливо в годы перестройки и прочей демократизации. Стоял тогда плач российских демократов о том, что «русский народ Бога забыл», что «дорога к Храму заросла». Я слышал все эти патетичные и блудливые речи, от которых меня, признаюсь, воротило – исключительно на эстетическом уровне. Если у вас что-то заросло – идите и займитесь прополкой. Или отвечайте исключительно за себя: я вот забыл дорогу к Храму, пойду искать. Зачем о других?
Меня самого, родившегося в семье коммуниста, крестили в 1975 году, в храме деревни Казинка Скопинского района Рязанской области – он и тогда был открыт, и сейчас. Иконы и Священное Писание в деревенском нашем родовом доме были всегда.
Но раз сказали, что «забыли» и «заросла», – надо было вспоминать. Начали вспоминать.
Ещё для либерального дискурса характерны были непрестанные, перманентные, многолетние увещевания о необходимости национального покаяния за все прегрешения советской власти – в том числе за убийство царской семьи.
Ну так вот оно, милые мои, – пришло покаяние, вы ж этого хотели: ходят русские люди то туда, то сюда с портретом государя, широко крестятся, требуют «Матильду» запретить. Если это не покаяние – то что?
Это разве не вы, либеральные деятели, четверть века рассказывали о том, как отвратительны большевики, как чудовищны, в какой тупик они завели Россию, которую мы потеряли, – и в которой было так хорошо, так воздушно, так ароматно. Наснимали об этом тысячи фильмов, написали сотни книг, накропали десятки тысяч самых низкопробных и манипулятивных телепрограмм и передач.
И вот вам результат: народ, по крайней мере какая-то его часть, снова возлюбил своего государя. Нечего жаловаться теперь.
Что, собственно, до нас – то мы советские дети, детей императора нам жаль, а государя мы почитаем как мученика, а не как праведника, посему имеем своё мнение и касательно режиссёра Алексея Учителя.
Я очень люблю режиссёра Алексея Учителя. И как человека, и как мастера.
Я даже могу уточнить, когда именно я полюбил его как режиссёра, и когда – как человека.