Истории из лёгкой и мгновенной жизни

Однажды в каком-то стародавнем году, лет чуть ли не двадцать назад, пошли мы с женою в маленький, человек на сто, нижегородский кинотеатр смотреть фильм «Дневник его жены».

Российское кино того времени последовательно вызывало стойкое отторжение, и ничего хорошего мы не ждали.

Но когда фильм окончился – весь зал поднялся и стал аплодировать. И мы тоже, искренне и восхищённо.

Собравшиеся в зале никому не были должны: ни авторов фильма, ни актёров, как вы понимаете, среди нас не было; более того, создателям фильма никто и рассказать не мог о нашем порыве.

Но мы поднялись и аплодировали – все как один.

Такое было со мной единственный раз в жизни.

Это был первый фильм Алексея Учителя, который я видел.

Потом я посмотрел «Прогулку» и «Космос как предчувствие» – и некоторое время пребывал в убеждении, что Учитель вообще лучший режиссёр в современной России. Я и по сей день считаю, что он снял несколько удивительных фильмов – как минимум три.

Чтобы иметь цельное представление об этом режиссёре, я разыскал его самый первый фильм – «Мания Жизели» – и тоже остался доволен; хотя тот факт, что перед нами всё-таки дебют Учителя, как автора художественных фильмов, был всё-таки заметным.

«Пленный», о событиях в Чечне, воспринимался чуть сложней; но в любом случае Учитель взялся за тему, за которую не брался фактически никто, – и кино его точно не было приговором «российской военщине», что на тот момент вообще было удивительным.

Аляповатый «Край» того же автора не вызвал у меня и малой доли тех эмоций, что вызывали первые фильмы Учителя; впрочем, там было несколько забавных моментов; и вообще, что самое важное, в работах его в целом отсутствовало столь характерное для недавних времён желание выставить счёт русскому народу и оттоптаться на проклятых Советах. Учитель ставил перед собой несколько более сложные задачи – вне зависимости от того, справлялся он с этим или нет.

В конечном итоге, работал он искренне и разносторонне – словно голливудский режиссёр, какой-нибудь, к примеру, Аронофски: Учитель мог снять и лирическую комедию, и серьёзный фильм о русском писателе, и масштабный истерн, и боевик, и что хотите.

А как человека я его полюбил при следующих обстоятельствах. На заре десятых годов, подразочаровавшись в либеральной интеллигенции и её способности к диалогу, я написал программный текст «Письмо товарищу Сталину», который наделал жуткого шума.

По поводу этого текста то ли уже бывший, то ли тогда еще действующий министр культуры Михаил Швыдкой отказал мне в праве называться русским писателем, вся прогрессивная общественность дружно обвинила меня в сталинизме и ксенофобии, сочинитель Быков назвал моё письмо «глупым», певица Вероника Долина обратилась к своим товарищам и слушателям с просьбой «набить морду» мне, куплетист Игорь Иртеньев пообещал это, хм, сделать, шоумен Матвей Ганапольский сказал, что любое приличное издание должно отказать мне в сотрудничестве, и журнал «Огонёк» с Лошаком во главе – отказал мне, а я там трудился уже несколько лет, ну и так далее – истерики и подруги их истерички вскрикивали и размахивали крылами. Кстати, тогда мне впервые дали от ворот поворот мои зарубежные партнёры: немецкие агенты, зазывавшие меня на очередные презентации, заявили, что дела со мной больше иметь не будут.

Жуть что творилось, в день выходило по десять статей и по сто постов с общим посылом, что я ничтожество рода человеческого.

Я тогда уехал в керженскую свою деревню и сидел там, молча глядя на воду в реке.

Из всех моих многочисленных именитых знакомых поддержали меня, кажется, два или три человека: Никита Михалков позвонил, Эдуард Володарский и Михаил Леонтьев.

Велико же было моё удивление, когда ещё один звонок раздался – от Алексея Учителя. В своей очаровательной неспешной манере он пригласил меня… выступить с завершающим словом на очередном проводимом Учителем фестивале в Санкт-Петербурге.

С полминуты я молчал.

Потом спросил:

– Алексей Ефимович, такой шум стоит, вас… ничего не смущает?

– Захар, перестаньте, – сказал Учитель. – Приезжайте, я вас жду.

Я приехал и выступил; завершающее моё слово, кстати, было о чувстве Родины, о моём неприятии космополитизма.

Несколько человек вышли из зала в знак протеста, одна дама после моего выступления нашла меня и, стоя рядом, куда-то в пустоту громко говорила всякие гадости; публика в основном косилась и пугливо обходила меня стороной.

Алексей Ефимович меня нашёл, обнял и сказал, что выступление было отличным.

Короче, он безусловно симпатичен мне – и по этой причине, и по многим другим, здесь не указанным.

Однако, даже если бы я не знал его вовсе, я был бы в той же, что и сегодня, степени озадачен всем происходящим.

Получается так, что государь Николай II – лицо у нас неприкосновенное. И хочется спросить: а только в кино он неприкосновенен, или вообще везде и всюду – в театре, там, в книжках, в опере, в фигурном катании?