Мы обжились в Пайк-хаусе, однако наша лаборатория трещала по всем швам. Неплохо было бы расшириться – но как? У нашего здания была открытая терраса. Я предложил медицинской школе превратить ее в крытую, чтобы получить дополнительное рабочее помещение. Позвонил своему подрядчику, построившему наш новый дом, попросил его оценить стоимость работ, и проректор сразу согласился на все условия. С годами я понял, что вместе с проблемой надо предлагать руководству и пути ее решения. Тогда все сводится к деньгам, а уж с вопросами бюджета руководство справится. Все работы были выполнены столь быстро (только так и делают деньги в строительстве), что Расти Эстес, мой подрядчик, администрации школы очень понравился, и его еще не раз потом нанимали.
Но вскоре нам опять стало тесновато. Осваивались новые гранты, приходили новые постдоки, наши новые магистерские программы привлекали множество студентов. Медицинская школа начала больше интересоваться нашими начинаниями, и нас переселили в основное здание. Пакостного вида желтый кафель на стенах удачно гармонировал с таким же отвратительным, изрядно потертым линолеумом. Такое помещение нам предложили сначала. Я заявил, что не поеду сюда из нашего любимого Пайк-хауса. Ладно, сказал декан; стены перекрасили, на пол постелили новое ковровое покрытие – и мы переехали. На новом месте оказалось вполне уютно, и лаборатория еще больше оживилась. Теперь мы могли развернуться со своей очередной затеей – картированием человеческого мозга.
Как я уже говорил, числился я на факультете психиатрии. По бюрократическим причинам обладатель ученой степени должен был состоять в штате факультета медицинской школы, и факультет психиатрии годился. По роду деятельности я общался с неврологами и в особенности с нейрохирургами. Когда я познакомился с Дэвидом Робертсом, ныне возглавляющим отделение нейрохирургии в Дартмуте, он был ординатором у нейрохирурга Дональда Уилсона, который начал дартмутскую серию операций по расщеплению мозга. После трагической смерти Уилсона от рака горла Дейв взял бразды правления в свои руки, и сейчас он один из ведущих мировых экспертов в этой области, пусть даже в наши дни такие операции делают редко.
Дейв еще и хранил верность Принстону. Спустя несколько лет я побывал в Принстоне во время короткого творческого отпуска. Меня принимал Джордж Миллер, перешедший туда из Рокфеллеровского университета, и он предложил вызвать Дейва – проконсультироваться с ним насчет МРТ-направляемой микроскопии при нейрохирургических операциях. Стояла зима, но Принстон позвал – и Дейв откликнулся. Он прилетел на крошечном самолетике, совершающем рейсы из нью-гэмпширского Лебанона, чтобы рассказать на психологическом факультете о своей работе с микроскопом. Скажу лишь, что это был один из самых лучших докладов, которые я слышал в жизни (а я немало их наслушался). Встречи с нейрохирургами завораживали. Одна из сложностей нейрохирургии заключается в том, что во время операции не так-то просто отыскать опухоль в реальном мозге, даже если ее видно на МРТ-снимках. Метод картирования мозга с помощью МРТ-направляемой микроскопии, который Дейв предлагал для решения этой проблемы, казался чрезвычайно интересным.
У нас в лаборатории тоже уже продвигался собственный проект картирования мозга. Мы начали разрабатывать его еще в Корнеллском университете, когда этой темой увлекся Марк Жуанде, аспирант, примкнувший к нам в Стоуни-Брук. Он был необычайно одарен, энергичен и умен. Чтобы повысить эффективность исследований, он занялся сборкой лабораторного компьютера-чемодана, что в те дни было равносильно портативной модели. Приобрел комплектующие в магазине