Истории от разных полушарий мозга. Жизнь в нейронауке

Как бы там ни было, к моменту нашего переезда в Дартмут проект картирования мозга привлек уже многих сотрудников лаборатории – и среди них Марка Трэмо, нашего дорогого невролога. Идея была такова: взять МРТ-снимки в поперечном сечении и в конечном счете написать компьютерную программу, которая автоматически считывала бы сотни снимков и по этим данным составляла бы плоскую карту мозга, гораздо более удобную для восприятия, визуализации и количественных оценок, чем живой объемный мозг. К нашему немалому удивлению, проектом заинтересовался Рон Грин, крупный специалист по лечению серьезных расстройств психики. Он взялся за многочасовой и кропотливый труд – вычерчивание структур поперечных сечений. В те годы автоматически это еще не делалось, опытным специалистам по нейроанатомии приходилось накладывать на снимки мозга тонкую папиросную бумагу и вручную переводить все контуры. Великое счастье – видеть, как люди готовы после полного трудового дня часами работать сверхурочно ради идеи. Это продолжалось не один год, пока к нам не пришел талантливый студент Корнеллского университета Уильям Лофтус. Он стал думать, как сделать это на компьютере. Для своих изысканий он задействовал компьютер новейшей модификации, который нам купило Научно-исследовательское управление ВМС США.

Современные технологии играют важную роль в науке. Но еще важнее применять их для решения важных задач. Еще до “отпечатков мозга” мы выяснили по результатам МРТ, что у однояйцевых близнецов мозолистые тела похожи гораздо больше, чем у любого из них и не связанного с ними родством человека из контрольной группы. Это было одно из первых наглядных доказательств того, что мозговые структуры однояйцевых близнецов имеют больше общих параметров, чем различий[160]. Мы решили развить эту гипотезу, используя “отпечатки мозга” и составив точную карту поверхности коры, чтобы посмотреть, нет ли у близнецов такого же более выраженного сходства и в других специфических зонах. Попробовали, но ничего толком не уловили. Оказалось, что процесс создания “отпечатков мозга” слишком трудоемок, а испытуемых для исследования слишком мало. Однако это вовсе не означало, что больше никто этим не занимался. Специалисты по визуализации мозга из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе тоже искали сходство и различия в мозге однояйцевых близнецов и, располагая куда более тонкими и передовыми технологиями, чем мы, твердо установили, что степень сходства очень высока – как структурно, так и функционально[161]. И все же этот опыт послужил нам подготовкой к другому фундаментальному исследованию, которое ждало нас впереди. Семена были посеяны, но всходы появились лишь через восемь лет.

Неполное разъединение: полурасщепленный мозг

В целом любое исследование в биологии строится так, чтобы шаг за шагом ставились все более узкие задачи. После того как был доказан значительный эффект операции по полному рассечению мозолистого тела, когда между полушариями практически не наблюдалось взаимодействия, сразу встал новый вопрос: а что, если разрезать мозолистое тело только в некоторых местах? Иначе говоря, что будет, если после операции останутся невредимы некоторые зоны? Оба этих вопроса всегда нас волновали, и вот неожиданно появился шанс изучить эту проблему.

Согласно классической анатомии, через заднюю часть мозолистого тела осуществляется взаимодействие зрительных зон в затылочной доле мозга. Тогда как ближе к передней части становится заметнее роль волокон, соединяющих те области коры, которые отвечают за слух, осязание и прочие физические ощущения, а также за двигательные функции. Исходя из этого, можно было предположить, что повреждение задней части мозолистого тела приведет к нарушениям в передаче зрительной информации от одного полушария другому. Суть в том, что в определенном смысле должно происходить “модально-специфичное” расщепление. То есть у такого пациента в отношении зрительной функции расщепление появится, а в отношении других видов ощущений – нет.

Несколькими годами ранее сидел я в своем нью-йоркском офисе, и вдруг позвонил один невролог из Бруклина, чтобы обсудить пару случаев. Он вел двух пациентов, которым во время нейрохирургической операции по удалению опухоли третьего желудочка, расположенного непосредственно под задним отделом мозолистого тела, этот самый задний отдел рассекли. Он спросил, не хочу ли я их обследовать. Я прямо подпрыгнул от радости, и мы организовали работу, итогом которой стала наша совместная публикация. Обожаю такие моменты в науке. Практикующий врач, невролог, совершенно мне незнакомый, штудирует литературу, видит, что кто-то из его пациентов может представлять интерес для исследователя, занимающегося фундаментальными вопросами, обсуждает это с пациентом, тот дает согласие, доктор не жалеет времени на розыски ученого (в доинтернетовскую эпоху) и, что немаловажно, принимает участие в исследовании. И кто после этого скажет, что нашему биологическому виду не свойствен альтруизм?