Тайны передней части мозолистого тела начинали раскрываться. Правое полушарие как-то передавало в свои более “сознательные”, передние отделы информацию о более, как мы считали, абстрактных свойствах графических изображений. Каким-то образом черно-белое изображение светофора вызывало разнообразные ассоциации, и между частями мозга, поддерживающими функции, которые осуществляются в расположенных спереди отделах, все-таки возникало взаимодействие в области мозолистого тела. Эти ассоциации проявились в нашей с Дж. У. игре в угадайку, в которой верховодило левое полушарие. Передняя зона мозолистого тела имела дело с информацией более высокого порядка, а не с примитивными сигналами, поступающими непосредственно от раздражителей. Еще раз отметим, что репрезентации изображения не было – левое полушарие получало от правого и пыталось выразить словами какие-то иные умозрительные ассоциации.
И все же можно утверждать, что в мозолистом теле процессы передачи информации как таковые не происходили. Возможно, изолированное правое полушарие просто подсказывало левому, например, таким вот образом: когда я спросил, имеет ли картинка отношение к машинам, правое полушарие услышало слово “машина”, которое ассоциируется со светофором, и дало сигнал утвердительно кивнуть головой. Левое заметило кивок и в полном соответствии с подсказкой сказало “да”. Затем я спросил, есть ли ассоциации с цветами, и вновь правое полушарие вспомнило связанные со светофором цвета и кивнуло. Теперь левое знало о “машинах” и “цветах”. И оно уже самостоятельно, точно так же как любой, кто услышал бы наш диалог, быстро сообразило, какую картинку должны были показать другой половине мозга. Отсюда можно сделать вывод, что в действительности через передние отделы мозолистого тела никакая информация не передавалась. Вместо этого, вероятно, абсолютно независимые, разделенные модули давали друг другу подсказки, подобно тому как перемигиваются два человека.
Однако в случае с Дж. У. опять все пошло иначе. Эксперимент со светофором мы провели вскоре после его первой операции. Позже мы увидели, что он способен играть в угадайку сам с собой, без постороннего участия. Месяца через два после первой операции, но до второй мы заметили еще одно изменение. Мы показали правому полушарию слово “рыцарь”. Вот как Дж. У. рассуждал сам с собой: “У меня в голове какая-то картинка, но я не могу сказать, что это. Два бойца на площадке… в старинной одежде, в доспехах и шлемах… верхом на лошадях, пытаются сбить друг друга… Рыцари?” Слово “рыцарь” вызвало все эти ассоциации более высокого порядка в правом полушарии. Они передавались левому полушарию внешним образом, через речь и слух, а оно уже собрало пазл и решило задачу[165]. Это было поразительно, тем более что после второй операции, когда мозолистое тело рассекли полностью, Дж. У. больше не мог ни произнести показанные его правому полушарию слова, ни назвать то, что оно увидело на картинке. По крайней мере до тех пор, пока еще кое-что не изменилось, но об этом – в следующей главе.
Работать с пациентами всегда было увлекательно и приятно, и мы проводили тесты один за другим. Все знали друг друга, пациенты помогали нам, а мы им. Шарлотта, моя жена, выполняла роль того самого связующего звена, которое обеспечивает работоспособность всей системы. Пациенты обращались к ней даже во внеурочное время, когда она не проводила тестирование. В такие дни Шарлотта вместе с другими нашими сотрудниками занималась организацией обедов для пациентов. А если у кого-нибудь из их детей случался день рождения, о чем Шарлотта всегда помнила, в лабораторию доставляли подарок, и пациент нес его домой. Ее техасское гостеприимство сказывалось во всем. Приезжавших к нам ученых тоже надо было принять так, чтобы они чувствовали себя как дома. Не счесть, сколько Шарлотта приготовила обедов и ужинов – и все это без отрыва от ее собственных экспериментов и стажировки в области нейропсихологии. Социальная составляющая научной работы с людьми очень велика, и ее нельзя игнорировать. В дни наших выездных обследований Шарлотта умудрялась превратить отсек для тестирования в столовую и подавала обед из четырех блюд, появлявшихся из маленькой духовки с плиткой, словно со скатерти-самобранки! Это казалось – и было – самым настоящим чудом, да и сама она казалась феей.