Истории от разных полушарий мозга. Жизнь в нейронауке

Приглашение на Гиффордские лекции побудило меня привести в порядок собственные мысли о весьма серьезных вопросах – что есть человек и каковы пути развития нейронауки. Задачи такого рода выдергивают нас из повседневной рутины, текущие дела и трудности отступают на задний план. Я так старался выработать некий обобщенный взгляд на эти проблемы, что мозг мой трещал от напряжения по всем извилинам. Как часто повторяет нобелевский лауреат, психолог Даниэль Канеман, наш мозг ленив и не любит тяжелой работы[221]. И как показал Джордж Миллер в своей знаменитой и невероятно увлекательной книге[222], мы располагаем довольно скудным объемом кратковременной памяти и в определенный момент времени можем оперировать лишь несколькими понятиями. Мне необходимо было выйти на новый уровень обобщения и использовать для описания разных концепций синонимы, условные наименования, жаргонизмы, чтобы высвободить необходимый объем в моей рабочей памяти и понять, как складывается пазл. Надо было увидеть картину в целом. Мне это по силам, думал я. Люблю панорамный вид. И вообще, когда нас заваливает мелкими подробностями, мы всегда спасаемся в обобщениях.

Нейронауку главным образом интересовала связь строения с функцией. Существовало два основных подхода к рассмотрению их взаимодействия. Представители одной школы считали, что сначала формируется структура мозга, а какие-либо перемены в действиях любого организма происходят за счет физических изменений в самом мозге. Другая точка зрения была такова, что множественные фиксированные структуры в мозге мобилизуются независимо, отчего он и кажется меняющейся, пластичной системой, хотя на самом деле это не так. Назрел вопрос, кто же прав; разрешение спора сулило долгожданную разгадку того, как мозг проворачивает свои фокусы. Если точнее, был поставлен один из многих дискуссионных вопросов о мозге – неизменен он или же пластичен. Еще одна дилемма была связана с глубокими редукционистскими убеждениями большинства ученых. Редукционизм – это философский подход. Суть его в том, что сложная система представляет собой не что иное, как сумму частей. Изучив части, можно предположить, каким будет целое, а по целому можно описать его отдельные части. Применительно к нейронауке это выглядит так: из А получается Б, из которого получается В, – стройная, линейная картина мира, удобная исходная позиция для того, чтобы попытаться проникнуть в тайны мозга. Мол, надо изучать простые системы, и чем проще, тем лучше: голожаберных моллюсков, червей, а если дойдет до приматов, то лишь поведение отдельно взятых клеток. Для некоторых целей допускались эксперименты с крысами и мышами. И опять-таки все это подавалось под густым редукционистским соусом – якобы достаточно выяснить, как действуют электроны в нейронах, и в итоге вы узнаете все о мозге и его функциях. Это как чистить апельсин – наука доберется до самой сути, до семян, начав с когнитивной деятельности и последовательно переходя к поведению, затем к системам, клеткам, молекулам. И подобно тому, как из семечка рано или поздно вырастет дерево, а на дереве – апельсин, мы сможем вновь подняться до мозга. Таким образом, переходя от электронов к молекулам и дальше, мы проложим прямой путь к когнитивной деятельности. Все встанет на свои места. Меня так учили, более или менее я в это верил, да и сейчас до некоторой степени верю. Но в то же время одна мысль свербит у меня в голове, не давая покоя: “Так быть не может!”

Бесспорно, дотошный исследователь всегда отдает себе отчет в том, что его работа имеет свои ограничения и что, возможно, он не там копает. Если теория вдруг сворачивает не туда, то, как правило, вовсе не потому, что ее поборники никогда не рассматривали альтернативных путей. Обычно они тщательно анализируют другие точки зрения на факты, лежащие в основе их теории. Они выбирают свою линию, надеясь на успех, и придерживаются ее, пока можно, а иногда и дольше. Канеман назвал бы это ошибкой невозвратных затрат – столько уже потрачено сил и средств, что вы чувствуете себя обязанным идти до конца. Это не хорошо и не плохо. Это свойственно людям. Сейчас, в эру экспериментов по визуализации активности человеческого мозга, тысячи ученых упорно ищут зоны или сети, которые при определенных когнитивных состояниях кажутся более активными. Однако все понимают, что необязательно такая неофренология объяснит, как именно мозг творит свои чудеса и делает нас такими, какие мы есть со всеми нашими ощущениями. Мне всегда казалось, что существует очень неплохой способ внести некоторую ясность в эту проблему – обязать ученых дополнять свои публикации обзором собственной работы. Я уверен, что они подошли бы к написанию обзоров с максимальной самокритичностью. Среди ученых не так уж много болванов.