В рамках этого эксперимента обезьянам, как только они оправлялись после операции, надевали очки с одной красной линзой, а другой – синей. Цветные светофильтры позволяли проецировать различные зрительные образы в разъединенные полушария. Мы хотели узнать, что случится с “режимом работы” одного полушария, если другому внезапно предъявить стимул, вызывающий сильные эмоции, например змею. Захватит ли власть взбудораженное полушарие, повлияет ли с помощью подкорковых путей на вторую половину мозга, выполняющую простое и не вызывающее эмоций задание на зрительное обучение?
Результаты экспериментов дали четкий ответ. Животные отпрыгивали. Полушарие, которое видело эмоциональный раздражитель (змею) и генерировало соответствующую эмоцию (страх), сигналило остальным частям тела животного: что-то не так! Получив такое неприятное и недвусмысленное сообщение, обезьяна приходила в волнение, прекращала работу над заданием на различение и больше к нему не возвращалась. Снова налицо было перекрестное подсказывание какого-то рода. В данном случае все выглядело так, будто одна отдельная и самостоятельная ментальная система может возбудиться и в этом своем возбуждении не дать другой ментальной системе функционировать в своем обычном режиме. В наши головы закралась мысль, что “разум” – это совокупность ментальных систем, а не просто одна такая система. Тогда эта идея была новой и важной. Она была абсолютно необходима для понимания того, почему обезьяны с расщепленным мозгом, равно как и люди-пациенты, ведут себя так, как они себя ведут.
Проверка различных теорий на животных и на людях продолжалась. В конце 1960-х, спустя годы после того, как мы оба покинули Калтех, мы со Стивом Хилльярдом стали совместно работать над одной задачей. Мы пытались выявить языковые способности третьего пациента из Калтеха, Л. Б., когда обнаружили еще один вариант перекрестного подсказывания. Мы разработали для пациента простой тест. Ему нужно было всего лишь назвать число (от одного до девяти), которое высвечивалось либо в левом, либо в правом поле зрения. Мы ожидали, что он быстро назовет стимул, промелькнувший в правом зрительном поле. Таким образом, если бы, например, единица, четверка и семерка высветились в произвольном порядке, левое, “говорящее” полушарие пациента ответило бы верно. Так и было. Испытуемый называл каждое число примерно с одинаковой скоростью.
А вот кое-что нас поначалу удивило: правое полушарие будто бы тоже называло все числа верно. Что происходило? Нам впервые попался пациент, у которого информация между полушариями передавалась? Или же его правое полушарие было способно говорить? (Такая возможность всегда присутствует, и ее всегда нужно проверять.) Или же это правое полушарие вновь каким-то образом подсказывало левому?
Хилльярд нанес на координатную сетку время реакции для каждого предъявления, и тактика, которую использовал Л. Б., стала очевидной. Все числа, показываемые левому полушарию, он называл быстро и примерно через одинаковые промежутки времени после их появления на экране. Однако, когда тот же случайный набор чисел предъявляли правому полушарию, на единицу Л. Б. реагировал быстрее, чем на двойку, на двойку быстрее, чем на тройку, на тройку, в свою очередь, быстрее, чем на четверку, и так далее до девятки. Еще одна стратегия перекрестного подсказывания! Левое, “говорящее” полушарие начинало считать, используя какие-то системы телесных подсказок, например небольшой кивок головой, который правое полушарие могло ощутить. Когда количество кивков достигало числа, показываемого правому полушарию, последнее посылало телесный стоп-сигнал, улавливаемый левым полушарием. Тогда левое полушарие понимало, что это и есть показанное число, и называло его. Так что это левая половина мозга, а не правая называла числа![62] Невероятно. Пытаясь перехитрить эту систему перекрестного подсказывания, мы провели еще одну серию испытаний. На сей раз от пациента требовалось отвечать сразу же. Если левое полушарие продолжало называть числа верно и быстро, то правое стало давать правильные ответы не чаще, чем получалось бы при обычном угадывании. Мозг использовал разные стратегии, чтобы достичь одной и той же цели.
При изучении пациентов с неврологическими нарушениями проявляются определенные общие принципы. К примеру, пациенты почти всегда очень стараются достичь цели, поставленной перед ними экспериментатором. Можно думать и надеяться, что пациент решает задачу одним способом, хотя на самом деле он решает ее иным образом. Главная трудность в том, чтобы определить,