Истории Подонков

В кровати Индигов заинтересовался возрастом Епитимьи, потом ее ногами, потом еще раз-другой, и, наконец, когда все было кончено и показался свет в конце туннеля, Епитимья предъявила Варфоломею счет, цифры на котором напомнили Индигову количество овец, которых он считал по ночам. Надо заметить, что Индигова мучила бессонница. С тех пор, как он проиграл матч на первенство Спасскому и в бешенстве разбил о голову противника доску, а главную фигуру засунул гроссмейстеру в одно глубокое место, чтобы чемпион прочувствовал свою логическую законченность, так вот, именно с той поры Индигов и начал считать овец. Астрономическое количество этих неприхотливых животных проходило перед его внутренним взором. Тут были и гладкошерстные ласковые овечки, и задорные с шерстью загогулинками. Попадались бараны. Однажды в ночь со среды на пятницу под номером 2537 прополз крокодил. Но все это было давно, а сейчас Варфоломей глядел на счет, и его извращенческая внешность постепенно приобретала ярко выраженную женоненавистническую сущность. Не говоря ни слова, он врезал Епитимье в глаз, и от красного Феррари отвалилось колесо. Потом он швырнул бывшую медсестру через всю комнату, и у Феррари с грохотом разбившегося зеркала отвалился капот. Ползая в осколках стекла, Епитимья начала понимать, что работа в больнице была просто раем, а главврач, импотент и сволочь, самим господом Богом. Но тут Индигов прошелся пару раз по шлюхе солдатскими ботинками, и красный Феррари навсегда исчез в розовой дымке.

— И вот что, — напоследок произнес садист-извращенец, — все, что ты делала в кровати — это не супер. Это совсем не супер.

И мы должны признаться, что в этом Индигов был прав. Епитимья была совсем не супер. У нее не хватало левого глаза, она хромала на правую ногу, вся была скособоченная, лицо покрывали шрамы, и вдобавок она шепелявила.

***

В дальнейшем Епитимья вновь устроилась в больницу и ни о чем запретном даже не помышляла. Лишь однажды, когда главврач ущипнул ее за грудь, медсестра жеманно улыбнулась, но так как во рту у нее не хватало 18-ти зубов, главврач лишь сплюнул и пошел оперировать пациентку со сломанным носом.

История № 4. «0 том, что, получив справа, получишь и слева»

По словам Джеймса Джойса, лучше всего не знать, куда заведет тебя та или иная мысль. Потому как, зная об этом, можно очень удивиться, обнаружив себя в таких дебрях словоблудия, по сравнению с которыми бледнеют романы Толстого. Бледнеют и теряют свое очарование.

***

Как потерял его некий торговец яблоками по имени Рифат. Когда он впервые попал в больницу с модной болезнью, которой его наградили семь шлюх поочередно, то посчитал это страшным недоразумением. Если еще можно смириться с тем, что три девки подряд заражают тебя триппером, то смириться с тем, что и четыре следующие заражают тебя тем те, это уж, как говорится, «стыд и срам на седую голову». Потому-то Рифат непрерывно плакал, а, видя перед собой медсестру-уродину, вообще выходил из себя, и рыданиями потрясал стены больницы и существующий строй.

Впрочем, когда Штунмахер рассказал ему о своей идее насчет барана, Рифат просветлел, и с воодушевлением принялся рассказывать этому славному еврею о своих абхазских баранах, бесчисленные стада которых паслись и плодились, невзирая на погоду и метеоусловия.

— Мой отец, — говорил Рифат, — имел каждого барана. То есть, каждый баран имел свое имя. То есть, мой отец дал каждому барану. То есть, каждый баран получил свое имя. То есть, мой отец их любил их так же, как я люблю женщин. Это — наследственное.

Таким образом, Рифат подвел под свое повествование философский фундамент, попутно приравняв женщин к баранам. На что Штунмахер возразил в том смысле, что женщины ходят в юбках, которые необходимо задирать, а на баранах задирать ничего не надо, что является важный достижением животноводства, как такового. Рифат, чьи познания в русском языке ограничивались серединой алфавита, решил, что этот жид имеет в виду, что отец Рифата задирал на баранах юбки, которые предварительно снимал с абхазских женщин. Если бы сын горных вершин знал русские анекдоты, то он бы добавил: «Комсомольцы любят трудности». Но Рифат этого анекдота не знал, и, обозлившись, ударил Штунмахера в глаз.

***

Когда в русской больнице абхазец метелит еврея, русские либо стоят в стороне, либо встают на сторону еврея. Избитого Рифата засунули под кровать, посоветовав не высовываться до Нового Года. А гордый Штунмахер вышел в больничный коридор, где с ужасом увидел креолку по фамилии Каренина-Млекова, которая шла после операции на носу, и сочиняла в уме, или в месте на него похожем, новое стихотворение с многообещающим названием «Куда в меня ты не засунешь, там всюду снова буду я». Увидев Штунмахера, Анна Каренина-Млекова бросилась к нему на шею, позабыв все обиды и не будучи уверена, что с таким носом сможет броситься к кому-нибудь еще. Штунмахер ласково произнес несколько слов и получил в глаз от разъяренной поэтессы.

***