Истории, связанные одной жизнью

Мой отец, Овсей Моисеевич Штеренберг. У меня сохранилась уникальная “Выпись из метрической книги о родившихся евреях в 1890 году по г. Житомир”. Ни в школе, ни в гимназии он не учился, а, как рассказывала моя мама, сдал экзамены за гимназию экстерном. Мне очень не просто себе представить, как проходило его детство, как, когда и с кем он занимался, готовясь к экзаменам: я не думаю, что его семья могла себе позволить нанимать учителей для изучения такого большого числа и очень трудных предметов, какие изучались в гимназиях. Как учились остальные дети их семьи, я тоже не знаю. Но знаю, что папа был способным человеком.

В Акермане, это где-то в Бессарабии, он получает диплом помощника провизора и там же начинает работать в аптеке. Дальше – разрыв – и он в Ростове. Еще один интересный документ о присуждении ему степени провизора Медицинским факультетом Донского университета в 1920. В каком году отец женится на моей маме – не знаю (моя сестра Инна родилась 22 декабря 1921), но знаю, что уже после женитьбы его мобилизуют в Белую армию, где он работает в госпитале. Идет гражданская война, положение Белой армии на юге России становится критическим. Отца вызывает, как рассказывала мама, какой-то начальник, скорее всего, начальник госпиталя, и говорит – бегите. Папа приходит (или приезжает) в Ростов и остается дома. Совместно с дядей Гришей – приятелем еще по Акерману – организует во дворе дома №10 по Казанскому (теперь Газетному) переулку производство косметики под названием “Санитас”, которое продолжает функционировать и в период НЭПа. (Остатки оборудования и всякого рода наклейки и этикетки фирмы “Санитас” мы, пацаны, находили на чердаках дома до самого начала войны. Я думаю, что если хорошо порыться, то и сейчас там кое-что можно найти).

По окончании НЭПа ”Санитас” ликвидируется. Папа переходит на работу на “Красную Звезду” (вначале артель, а потом завод) – на Верхнебульварной улице, от нашего дома медленным шагом 10 минут хода. Артель выпускала галантерейные товары из “рогов и копыт” домашних животных, а потом по инициативе и под руководством отца наладила одна из первых, по крайней мере, в городе, выработку различных пластмасс и изготовление из них потребительских товаров. Сохранились документы, из которых явствует, что отец был активным рационализатором, многократно за это премировался. Работал он в должности начальника производства, а потом главного инженера.

В 1932 отец получает второе высшее образование – инженера технолога-химика в городе Новочеркасске. В то время дипломированных инженеров было очень мало. Пожалуй, их в стране было тогда меньше, чем теперь докторов наук. Я очень скучал по папе во время его отсутствия. Почему-то запомнилось гуляние в Городском саду. Мы сидели в северо-западной части сада, наверху, около Красноармейской улицы. Там тогда находился небольшой пивной заводик, и я до сих пор помню приятный запах солода. Издалека, со стороны вокзала, слышался гудок паровоза. Я спросил – где папа. И мне показали рукой – где-то там.

1933 год был для нашей семьи тяжелым. Маме сделали операцию по удалению косточек на больших пальцах ног, и она лежала в деревянных колодках, а папа – папу судили. Главный бухгалтер завода, я даже помню его фамилию – Слюсарев, по поддельным документам вывозил и продавал продукцию завода, а деньги клал в карман. Процесс был показательным, а это значит и очень строгим, и Слюсарева приговорили к расстрелу. Это была в то время обычная мера наказания, и Слюсарева, в конце концов, расстреляли. Судьба папы висела на волоске – причастен ли он или просто проявил халатность? Слюсарев, уже понимая, что ему грозит, на вопрос судьи о роли отца в его махинациях, четко и ясно заявил, что Штеренберг ничего не знал, они даже ни разу не сидели вместе в ресторане. Это папу спасло. Я запомнил, что адвокатом одного из подсудимых, который был почему-то заинтересован в обвинительном приговоре отца, был Зозуля, живший неподалеку от нас, на Донской улице. Сын Зозули, Ян, впоследствии учился с Нонной на одном курсе в Мединституте, и на традиционных юбилейных встречах мы явно симпатизировали друг другу. Сейчас Яна уже нет.

Почему-то у меня не сохранились в памяти какие-либо яркие события, связанные с папой. Может быть, ничего яркого действительно не было, а может быть, это просто дефект моей памяти. Однако почти семнадцать лет, что я прожил рядом с отцом, я всегда ощущал его как самого близкого, самого надежного человека на свете. Это был мягкий и добрый, по крайней мере, для своих, человек. Не очень сильный, иногда отягощенный своей национальной "неполноценностью”. В последнем я с сожалением и болью убедился в самые тяжелые годы его жизни – годы войны, годы работы в эвакогоспитале в 19411943 годах. Но сейчас мне хочется попытаться воспроизвести несколько сидящих в моей памяти дорогих мне картинок: