Истории тёмного королевства (СИ)

— О, кто это у тебя? — восторженно спросил Алекс. — Что это за маленькая прелесть?

— Да так, приблудился, — с улыбкой пожал плечами Рихард, — два дня назад буквально откопал его из сугроба, бедолагу. Я отправил его на Гриффиндор, но, знаешь, кажется Шляпа стала бы со мной спорить.

— И как назвал? — Алекс присел перед гоняющим туда-сюда мяч щенком и почесал того за ухом.

— Не знаю, ничего не приходит в голову. У многих волшебников, оказывается, слишком длинные имена, чтобы в честь них назвать собаку.

— Ну тогда, — Алекс улыбнулся, — он будет Рексом. Как тебе?

Рихард бы согласился на что угодно, лишь бы Алекс никуда не уходил — ни сегодня, ни когда-либо еще. Хотя «Рекс» ему действительно нравилось, так что, он довольно кивнул:

— Да, отлично. Рекс. Волшебник Рекс. Специалист по любовным зельям.

— А почему по ним? — удивился Алекс.

— Я думаю, потому, что именно он привел тебя ко мне снова.

Алекс ничего не сказал. Он подумал, что очень хорошо, что Седрик все-таки уговорил его попробовать с Рихардом еще раз. И что, вероятно, ему еще долго хранить в секрете тот факт, что Диггори и Снейп вот уже три дня как наслаждаются совместным отдыхом на Майорке.

========== 74. Барти Крауч-младший и Симм Мастер ==========

Барти Крауч-младший очень ждал Кубка Огня. Ворочался в постели, просыпался в жарком поту, зажимал рот руками, чтобы не вопить, не разбудить соседей по комнате.

Барти интересовало вовсе не соревнование, оно было последним делом, о котором он думал. Плевать Барти хотел на хваленный Кубок Огня, на десять Кубков, на все турниры и все увеселения.

Барти Крауча интересовал лидер команды Дурмстранга Гарольд Саксон, он и только он один. По-хорошему, Гарольд занял все мысли Барти, все его мечты с того безумного лета два года назад, когда он гостил в поместье у Краучей. Два месяца невероятных совместно проведенных дней и еще более крышесносящих ночей. Письма все эти долгие полтора года, что они не виделись, с такими красноречивыми описаниями того, что мечтает сделать Гарри с ним, что у Барти внутри все млело и в приятный тугой комок скручивалось.

И вот он здесь. Барти не сомневался, кто именно приедет представлять Дурмстранг на Турнире. Кто был настолько же блестящ, как Гарольд Саксон, так же умен, столь же невероятен? Ему не было равных — нигде и никогда.

Сейчас (Барти видел со своего места) Гарри сидел за столом и с аппетитом уплетал тыквенные коржики. Барти сглатывал скопившуюся в горле слюну, нервно проводил пальцами по тонкой линии шеи, как будто помогал еде попасть в желудок, сосредоточенно жевал, точно это было чем-то важным и увлекательным. И, конечно, не был бы собой, если бы его стиль не отличался хоть слегка от стиля других ребят, членов команды — верхняя пуговица формы была расстегнута. О, Барти не нужно было фантазировать, что скрывалось под формой, тонкие изгибы шеи Гарольда Саксона он знал, помнил на ощупь, изучил наизусть. Барти мысленно представлял, рисовал карту родинок, чертил знакомую дорожку. Пришлось до боли сжать губы, чтобы не застонать.

Он выдержал два невыносимо долгих часа, когда все студенты чавкали, жевали, глотали и вели себя так, точно не ели сто тысяч миллионов лет. Он извелся. Под конец вечера не то, что есть, — дышать мог с трудом. Они так ни разу и не взглянули друг на друга открыто, но часто, уткнувшись в стакан с тыквенным соком, полный весь вечер, потому что было совсем не до еды, Барти ловил на себе знакомый обжигающий взгляд. И таил в посудине улыбку готовящегося атаковать хищника.

Вечер заканчивался. Барти отсыпал последнюю порцию шуток, пустил еще парочку острот и спешно удалился. Бежал по коридорам, точно марафонец. Заперся в библиотеке, удачно пустой, зарылся в первую попавшуюся книгу, содержимого которой не видел, хоть и пытался читать. Его бросало то в жар, то в холод, швыряло от возбуждения к апатии, никаких заклятий против этого не существовало и зелий тоже, Барти уже неоднократно проверил. Временами приходилось обтирать мокрые руки о мантию, напоминать себе о необходимости дышать.

Шаги он учуял, точно дикое животное, за километр. Замер. Почти остолбенел. Он знал это движение. Этот великолепный звук. Он узнал бы его из миллиарда других.

Он узнал этот запах терпкого вина и корицы — самый сладкий запах на свете.

Он знал эти зубы, впившиеся и терзающие шею, знал пальцы, прошедшие по ключице, вдоль спины, сжавшие ягодицы. Знал язык, что змеиным жалом вторгся ему в рот

— Гарри! — прошептал он и ощутимо больно укусил любовника за губу. Тот зарычал. Барти знал, что это означает — ему нравится.

И каждый толчок у себя внутри, каждый стон, каждый глубокий вздох, и сладкий поцелуй был ему знаком. Барти отвечал на них с жадностью голодного, которому, наконец, дали хлеба.

****

Все закончилось и пришлось применить Диффиндо, чтобы скрыть следы отчаянной запрещенной, как Запретный Лес, любви. Барти еще находился в каком-то безвременье и беспространстве, Гарри с присущей ему легкостью и грацией надевал рубашку, снова не застегивая верхнюю пуговицу.