Не могу не поблагодарить Вас, душа моя, за обеспокоенность, которую Вы выражаете относительно моей персоны. Так же скажу, что меня тоже крайне гнетет наша разлука, однако, не стоит переживать — уверяю, она продлится недолго. Ваша ссылка скоро закончится и мы воссоединимся. Пока же, прошу Вас, держитесь во имя нашей любви и будущего, которое мы так жаждем построить. Оно, моя дорогая, наступит скорее, чем Вы мечтаете, будьте уверены.
Пожалуйста, держитесь подальше от Регины и Зелены. Я отлично знаю этих женщин, они обе были моими ученицами и являются одними из лучших моих созданий. Не подпускайте их близко, ничего не рассказывайте. Знаю, я уже предупреждал об этом в прошлом своем письме, но все же считаю своим долгом напомнить еще раз.
Могу заверить Вас, что все трудности, которые мы сейчас переживаем — временные. Когда это закончится, я буду править миром, а Вы, любовь моя, станете моей королевой.
Заканчивайте ваш день с этими приятными мыслями и предчувствием скорой встречи.
Целую ваши нежные пальчики,
Румпельштильхен».
Белла пылко целует письмо, точно это сам возлюбленный стоит перед нею, а затем сжигает — обычными спичками. Здесь все думают, что магии у нее нет и она слишком аккуратна даже в одиночестве. Отлично знает — у стен есть не только уши, но и глаза.
Белла смотрит в окно, где сгустились темным облаком сумерки. Снимает халат, надевает сорочку, расчесывает длинные волосы и ложится в кровать. Но спать она еще долго не будет. Будет лежать в своей холодной постели и думать о любимом, пока ее не потревожит яркий рассвет.
Потому что и он, находясь в Хогвартсе и потихоньку окутывая его в пучину своей власти, думает только о ней и их скором воссоединении.
Они будут вместе.
И вместе станут править миром.
Вдвоем.
========== 97. Брюс Робертсон (“Грязь”) и Кевин Крамб (“Сплит”) ==========
— Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо, твою мать!
Я разбил зеркало. Порезал руку. Кровь алой нитью льется по пальцам. Хочется разнести всю квартиру в щепки к хренам собачьим.
Не понимаю, что делаю. Скорее, догадываюсь, чем осознаю, что сижу на стуле перед зеркалом, и реву навзрыд. Хочется нажраться в стельку и повеситься. Или бритвой по шее полоснуть и прекратить все это к черту.
Полгода. Пол гребанных сраных года я, как проклятый, упахивался на работе, забив на всю реальную, мать ее, жизнь за окном, даже на ее подобие, Все для того, чтобы поймать недоноска, убивающего маленьких девочек после их изнасилования, и вставить дуло пистолета ему в задницу. Пол сраных года я пахал, начхав на все на свете. Не потому, что мне очень нужно было гребанное повышение, а потому, что уродам и насильникам место в аду. В крайнем случае — на тюремной параше.
А сейчас, когда все стало ясно, когда нить расследования оборвалась, закончилась, и привела меня к преступнику, все, чего мне хочется — сдохнуть, затянув веревку на шее.
Я смотрю на преступника в зеркало. Он в ответ смотрит на меня. Взгляд у него борзый, темный, с поволокой, губы сложены в жесткую линию. Улыбка похожа на звериный оскал.
Это я. Я убил всех тех девчонок. Я насиловал их, прежде чем лишить жизни.
Гребанная сука-судьба. С детства моей мамаше говорили, что я вырасту долбанутым. С таким количеством наркоты и алкоголя, осевших у меня внутри, удивительно, как я вообще еще коньки не отбросил. И вот теперь выяснился еще один секрет, неведомый даже мне самому. Это я — мудозвон, которого нужно сгноить на тюремной параше. Это на моих руках чужая кровь, преступление потяжелее, чем набить кому-то рожу.
Есть ли выход из этой ситуации? Какой выход у подыхающих от рака? Или у подхвативших СПИД? Безнадежье. Обреченность. Смерть.
Я хочу сдохнуть — можно, как собака, под чьим-нибудь забором. В наказание за все, что совершил. Хотя, наверное, это слишком гуманно для такого урода. Лучше обречь себя на адовы муки и терпеть их, раз уж заставил гореть в аду других.
Я бы и дальше пялился на свое собственное — более темное, более реалистичное — отражение. Но голова гудит, раскалывается, рассыпается на осколки. Как будто в нее гвозди вгоняют. Чертово знакомое чувство. Я столько раз испытывал его раньше. Голова становится тяжелой, чугунной. В глазах двоится, все вокруг превращается в туман. А потом…
Я — не я. И вот он, моя другая часть, мое настоящее «я», моя истинная личность, ухмыльнувшись, говорит мне из зеркала — из своего мира:
— Доверься мне. Покажи миру, насколько мы могущественны.
========== 98. Александр Грейсон и Джим Мориарти ==========
Влечение к монстрам — это не правильно только, если ты сам не монстр.
Ненависть к монстрам — нормально, если ты сам не монстр.
Александр Грейсон — это фальшивка. Галантный кавалер и блистательный обольститель, по маской которого скрывается чудовище. Возможно, самое страшное из всех, что когда-нибудь носила земля.
Во-всяком случае, так он думал до того момента, пока не встретил Мориарти.