История

Почему же все-таки война была проиграна?

Ход войны нельзя понять чисто рационально: случайности, непредвиденные обстоятельства (например, «чума», смерть Перикла, победа под Пилосом и др.) длительно не влияют на ход войны, которая ведется на истощение. Конечная сицилийская катастрофа, окончательно подорвавшая афинскую мощь, вовсе не являлась следствием отдельных непредвиденных обстоятельств, а лишь цепью множества роковых просчетов и ошибок (которые, вероятно, ни Перикл, ни Алкивиад не допустили бы): преемники же Перикла не справились с задачами, поставленными перед ними ходом войны[163].

Война — это нормальное состояние (ὀρθά), так как в природе как отдельных людей, так и человеческого общества вообще заложена πλεονεξία — стремление захватить побольше. Мир — это неустойчивое положение: как только образуется преобладание сил (какое-нибудь сильное государство), мир нарушается, так как человеческая натура стремится к превосходству.

В мире царит грубая сила; война и справедливость несовместимы[164]. Сильные державы без церемоний нарушают нейтралитет малых городов, и те становятся их жертвой[165].

Однако последствия войны, особенно междоусобной, ужасны.

Сдвиг соотношения сил борющихся сторон, моральное разложение, переоценка всех социальных ценностей — все это как результат длительной войны привело к изменению человеческой натуры[166], к ее «вырождению» (III 83: κακοτροπία)[167]. Положительные моральные качества человеческой натуры — доблесть, гуманность и прочие — в исключительных обстоятельствах, при столкновении с аморальной исторической действительностью исчезают — вырождаются. Сначала «вырождение» охватывает нравы отдельных людей в частной сфере, а затем звериная сущность человеческой натуры начинает бесстыдно проявляться и в политике[168]. Честолюбие, жадность, корыстолюбие наследников Перикла перешло и на политическую систему и сделало Афины самым ненавистным из государств Эллады: теперь вся Эллада единодушно желала уничтожения мощи афинской державы[169].

Некоторые новейшие исследователи (у нас, например, В. П. Бузескул)[170] указывают на то, что Фукидид обращает внимание на материально-экономические факторы, и приписывают ему даже «что-то вроде экономического материализма»[171]. Так, например, Фукидид указывает на важность обладания Керкирой как стратегическим пунктом и плацдармом для переправы в Сицилию (I 36, 2). Однако из этого важного замечания Фукидид не делает никаких выводов (хотя оно дает, в сущности, ключ для выяснения основной причины войны)[172]. Вообще подобные замечания у него редки. На первое место он выдвигает политические и военные факторы, обнаруживая при этом глубокое понимание политики и стратегии[173]. Фукидид уверен, что сицилийской катастрофы можно было бы избежать при другом вожде (например, при Перикле или даже Алкивиаде), а самое главное — при отсутствии партийных раздоров в городе, так как афинской мощи (духовной и материальной) было еще вполне достаточно, чтобы сокрушить военные силы сиракузян[174].

Фукидид — ученик софистов (Протагора, Продика, Горгия), которые подвергали критике дофилософскую вульгарную этику (δόξα τῶν πολλών). Принимал ли Фукидид какой-нибудь модный тогда софистический нравственный идеал (τέλος), например εὐθυμία («душевное благополучие») Демокрита, εύβουλία («благоразумие») Протагора или εύκοσμία («порядок, дисциплина») Дамона, — неизвестно. Можно думать, однако, что он признавал идеалом (τέλος) нечто противоположное дурным качествам человеческой натуры (ὀργή «раздражение», ὕβρις «заносчивость», πλεονεξία «стремление захватить побольше»).

Несмотря на явное подавление авторских эмоций («самоустранение» Фукидида) и полный отказ от всего сверхъестественного и мифического, он вводит в свою историю элемент моральной оценки, некоторую «гуманистическую» и трагическую ноту. Там, где у Геродота чудесные знамения и кара божества (например, VI 27: участь хиосцев), у Фукидида — гуманное сочувствие к человеческим несчастьям (VII 29 сл.: участь Микалесса). Рассказ Фукидида об ужасах войны, бессмысленных страданиях неповинных людей (παθήματα, особенно рассказ о Микалессе) рассчитан на то, чтобы вызвать глубокое сочувствие читателей[175] к невинным жертвам (момент жалости и сострадания заключается в выражении ὀλοφύρεσθαι ἄξιον — VII 30)[176]. Таким образом, по мнению некоторых ученых, у Фукидида мы можем наблюдать «процесс гуманизации политического мышления»[177].