Что думала о будущем молодежь Америки? Рузвельт призвал в Белый дом делегацию молодежных лидеров. Они сидели в праздничной Восточной комнате, вежливые и отчужденные. Их вопросы были нелицеприятны и прямолинейны: «Ваше мнение об американском Юге, где господствует однопартийная система (демократическая партия была здесь всемогуща)?»; «Почему деньги идут на национальную оборону, а не на социальные нужды?»; «Когда прекратится сегрегация в вооруженных силах?»; «Доллары на орудия и ничего для народа. Где лидерство президента?»…
Рузвельт с немым изумлением уставился на одного из критиков. Он поверил в его искренность и рассказал некую притчу – точнее, придумал эту притчу. В биографии Линкольна, написанной Карлом Сэндбергом, говорил он, президент Линкольн изображен очень печальным человеком. Не потому ли, что он не мог сразу сделать всего, что хотел?
Но ведь и никто не может. Не потому ли, что он вынужден был идти на компромиссы, чтобы сделать хотя бы что-нибудь? Линкольн был одним из тех несчастных людей, которых именуют «политиками», но он был достаточно практичен, чтобы совершить хотя бы что-то из задуманного, а в результате он сделал несколько великих вещей. Может быть, кто-то будет значительно лучшим президентом, чем Линкольн или даже сам Рузвельт. Может быть, такое однажды произойдет. И если лучший будет сидеть за этим столом, он поймет, что так же, как его предшественники, не может получить всего сразу, даже если будет кричать о своих мечтах с крыши Белого дома…
Речь Рузвельта слушали 65 миллионов американцев – 70 % всей возможной аудитории: это рекорд в истории американского радио. В течение ночи в Белый дом пришло более тысячи телеграмм. Почти во всех выражалось одобрение озвученной позиции президента. Дочь Рузвельта Анна писала матери, что она и ее спутники слушали речь отца в поезде и были очень взволнованны: речь была произнесена превосходно, она звучала хорошо и сильно. Хотя Рузвельт в последний момент снял абзац, в котором говорилось о переводе кораблей из Тихого океана в Атлантику, общий тон речи был мобилизующим.
Идеи менее важны, чем факты; опыт учит лучше, чем теории. Рузвельт скептически относился к макросоциальным обобщениям и не любил предвзятых идей. Он считал, что жестко декларируемые истины так или иначе заставляют страдать несогласное меньшинство. Рузвельт любил эксперименты и говорил, что был бы доволен, окажись он прав лишь на шестьдесят процентов. Его революция 1930– 1940-х годов – это огромная серия практических социальных экспериментов, а не список жертв, сложенных к ногам очередного теоретического Молоха. Идея должна работать, а не пожирать своих противников. Новая идея социальной защиты не должна препятствовать индивидуальному самовыражению.
В век идеологического безумия, в десятилетия левого и правого экстремизма для подобной веры в себя требовалось немалое мужество. Рузвельт всегда утверждал, что жизнь богаче и шире любой догмы. Он совершил свою социальную революцию, но не на крови своих жертв, а на пути борьбы с проблемами. Он всегда гордился тем, что никогда не использовал силу. Эмпиризм, а не идеология, был его знаменем. И американцы действительно, пользуясь давней метафорой Джефферсона, проливали чернила там, где другие с такой ужасающей легкостью проливали кровь.
Трудно найти в истории параллель столь быстрому возвышению одного государства – от квазиизоляции до доминирования едва ли не на двух третях земной суши. Разумеется, материальные предпосылки такого броска Америки складывались многими десятилетиями, и первое место страны в индустриальном мире было достигнуто уже в конце XIX века, но реализовать этот потенциал на мировой арене предстояло поколению Франклина Делано Рузвельта.
Именно в его эпоху практика общенациональных выборов начала приближаться к современным чертам. Разумеется, тогда еще не было компьютеров, статистической динамики, научных и квазинаучных методов социологии. В тот год даже жрецы прогнозов не осмеливались выразить свое суждение. Безработица продолжала быть массовой – еще семь миллионов американцев не могли найти работы. Но страна отрешилась от дурмана безнадежности, ощутила свое движение, начала мечтать о будущем. В этом смысле главное значение «Нового курса» для американского народа заключается не в вышеприведенных цифрах, а в начале изменения отношений между людьми. Биржа перестала быть единственным барометром жизни нации, люди начали ценить сочувствие, солидарность, осмысленные коллективные действия.