Этот же мотив присутствует в IV Истмийской оде (посвященной также победе Мелисса в панкратии), в VI, VII и VIII Истмийских одах, соответственно посвященных панкратиастам Филакиду Эгинскому, Стрепсиаду Фиванскому и Клеандру Эгинскому.
Отмечая одой победу отрока-борца Алкимида Эгинского (Nemea, VI), Пиндар вспоминает об агонистических подвигах его деда Праксидаманта – многократного победителя в Олимпии, пятикратного на Истме и троекратного в Немее (Nemea, VI, v. 15–22).
Весьма пространная VII Олимпийская ода посвящена уже упомянутому родосцу Диагору и его отцу Дамагету, который в свое время также отличился победами на Пифийских и Истмийских играх. Пиндар говорит, что
Прославляя в XIII Олимпийской оде Ксенофонта Коринфского, одержавшего победу в конном ристании и пятиборье, Пиндар опять отталкивается от атлетической преемственности (отец победителя Фессал и дед Птеодор тоже в свое время были увенчаны в Олимпии):
Эта же тема звучит и в VI Пифийской оде, посвященной Ксенократу Акрагантскому (победил в состязании колесниц) и в XI Пифийской оде, посвященной мальчику-бегуну Фрасидею из Фив.
Наиболее концентрированную форму идея семейных агонистических традиций приняла в X Пифийской оде. Посвящая ее фессалийцу Гиппоклу, Пиндар восклицает:
Ἁρετή у Пиндара
Итак, место юноши и мужчины – на играх. Там их ждут не только персональные награды: на стадионе они могут прославить своих соотечественников, свою отчизну и, наконец, свой род.
Эти деяния рассматривались как составные элементы калокагатии, причем не абстрактной, а вполне конкретной: «В греческой литературе мы имеем гениального певца общественно-демонстративной калокагатии. Это Пиндар».[397]
Кстати, у Пиндара мы находим и перечень различных наград победителям: олимпийский венок из ветвей маслины (Olympia, XI), истмийские венки из ветвей сосны, сельдерея, петрушки (Olympia, XIII), шерстяной плащ, которым награждались победители на Гермеях в Пеллене (Olympia, IX), и другие.
Сам факт победы отнюдь не обязательно занимает центральное место в эпиникиях Пиндара. Поэт чаще всего вообще не описывает состязаний. А победа служит лишь поводом для раскрытия элементов аретг). Носителем же доблести всегда, естественно, являлся победитель.[398]
Почетное место принадлежит у Пиндара аристократической (а еще лучше – божественной) родословной. Все это подчинено идее: аретт] не персональная особенность характера, воспитанная атлетом путем долгих тренировок. Нет, dpetfj – божественный дар и передается по наследству от предков к потомкам, она неизменна и вечна.
Но тенденциозный аристократизм од Пиндара не должен заслонять того полезного и рационального, что свойственно произведениям классика торжественной хоровой древнегреческой лирики.
Вот что пишет по этому поводу проф. И. М. Тройский: «Идеал “доблести”, провозвестником которой был Пиндар, имел большое культурное значение, несмотря на свой аристократически ограниченный характер. В “доблести” Пиндара нераздельно слиты атлетика и этика, физические и душевные качества… Это тот же гармонический идеал, который мы находим воплощенным в произведениях греческого изобразительного искусства».[399]
Разумеется, в некоторых эпиникиях (о них речь пойдет ниже) есть и отступления от этого принципа. Однако частности и случайные обстоятельства в поэтическом творчестве никогда не делают погоду.
Итак, у Пиндара состязания – дехмонстрация силы и доблести не только конкретного атлета, но и всего его рода. Успех тут всегда зависит от благосклонности богов, которая распространяется лишь на избранных.[400]
В VIII Олимпийской оде, посвященной юноше-борцу Алкимедонту (победившему на 80-й Олимпиаде), упоминается и его брат Тимосфен, отличившийся на Немеях. Тут читаем: