Тезис «врожденной доблести» часто встречается у Пиндара. Однако (умышленно или случайно – судить трудно) поэт расшифровывает и объясняет эту «врожденность» уже упомянутыми выше семейными традициями. Например, в X Пифийской оде (мы уже на нее ссылались), рассказывая о победе Гиппоника Фессалийского, Пиндар замечает:
Итак, боги богами, но и атлетическую наследственность поэт тоже не в силах сбросить со счетов. Поэтому стих
уже не воспринимается так категорически, как мог бы восприниматься, будь он изолирован или самостоятелен вообще.
По этому поводу М. Л. Гаспаров в уже названной работе пишет: «Греческие состязания должны были выявить не того, кто лучше всех в данном спортивном искусстве, а того, кто лучше всех вообще, того, кто осенен божественной милостью. Спортивная победа – лишь одно из возможных проявлений этой божественной милости, спортивные состязания – лишь испытания, проверка обладания этой божественной милостью».[401]
В этих словах ученого много справедливого и даже бесспорного. Однако полностью согласиться с М. Л. Гаспаровым мы все же не можем. Ибо если допустить, что победа античного атлета на стадионе расценивалась греками лишь как проявление вышеназванной милости небожителей (и полностью от милости этой зависела), то для чего же, собственно говоря, надо было изнурять себя ежедневными тренировками, скрупулезно осваивать систему сложнейших упражнений и соблюдать далеко не всегда приятный спортивный режим?!
Думается все же, что, воздавая должное богам, эллинские олимпионики действовали по принципу, выраженному много веков спустя русской пословицей: «На Бога надейся, а сам не плошай».
Тем более что культовая и поэтическая стороны в творчестве Пиндара отнюдь не были тождественны друг другу (при всей несомненной религиозности автора эпиникиев). Более того, поэтическая сторона неизменно преобладала.
Тут нам кажется уместным привести следующее высказывание Роберта Веймана: «Гимны Гомера и оды Пиндара обладали еще, правда, некоторой культовой функцией (в них восхвалялись боги), но поэтическое выполнение этой функции уже предполагало наличие живой образной, художественной фантазии. Следовательно, между культово-магическим ритуалом и возникновением искусства существовали значимые промежуточные звенья, происходили социально-эстетические процессы, в ходе которых культовое действо сублимировалось коллективной фантазией и, одновременно, оба эти элемента сливались в индивидуальном художественном творчестве».[402]
Следующий элемент аретр Пиндара – честность и прямота. Это – лучший метод достижения желаемого. Лучший, хотя, разумеется, не самый легкий:
Аристократический характер творчества Пиндара делал его поэзию узко ограниченной. Однако сила эпиникиев часто заключается в противоречивости высказываемых поэтом взглядов. Не всегда «явный путь» воспевается Пиндаром. В частности, превознося победы Гиерона и Феронта – сиракузских тиранов – Пиндар не скрывает, что они часто добывали победу в Олимпии и Дельфах умением своих возниц. Впрочем, это неэтично лишь с современной точки зрения. Как уже упоминалось, такое явление было вполне узаконенным и обычным для той эпохи. Прямое указание на это находим, например, во II Пифийской оде (с. 10–12).
Поэтому трудно согласиться полностью с А. Ф. Лосевым, который пишет: «Тем не менее оды эти не содержали никакой лести. Они воспевают фактических
, а не фиктивных (подчеркнуто нами. –К сожалению, слишком часто на эллинских стадионах венок доставался не вознице, правящему конями, а хозяину упряжки, который во время состязаний находился среди зрителей.[404]
Таким же образом одерживали победы в Олимпии и Дельфах сиракузские тираны.И в то же время, несомненно, что искренние симпатии автора принадлежали тем, кто победу на стадионах добывал самолично.
Когда Геродот Фиванский победил колесницей на Истмийских играх, то Пиндар в I Истмийской оде так восхвалял его:
Ссылка на Полая и Кастора символична: ведь они всегда правили лошадьми собственноручно.