Пифагор: мир материален, одушевлен и одарен разумением.
Итак, первоосновой бытия являются четыре начала, собирательное единство которых составляет сущность Первобожества. Весь мир произошел из Первобожества и имеет в своей сущности те же элементы, что и Первобожество. Самое непосредственно очевидное свойство предметно-чувственного мира – его вещественность. Вещественность проявляет себя в условиях пространства и времени. Но вся полнота существования предметно-чувственного мира достигается только через его одухотворение и осмысление. Мир не только материален, но он одушевлен и одарен разумением (Кн. VIII, 25)[26]
.Таковы, в самом кратком изложении, метафизические основы религиозно-нравственной системы Пифагора, как она выстроена в его сочинении «Священное слово». В этом сочинении, кстати сказать, большое значение придавалось и практической стороне религии, особенно таинствам. Таинства эти связывались с именем Орфея и назывались орфическими. А так как они культивировались в школе Пифагора, то они стали ассоциироваться и с именем Пифагора, и потому стали в дальнейшем называться орфико-пифагорейскими таинствами. Вообще понятия пифагореизм и орфизм в те времена (начиная с V-IV веков до Р. Х.) в Греции были очень тесно переплетены, ибо сущность у них одна и та же – внедрение египетской религиозно-нравственной философии и практики (в виде таинств) в греческую духовную жизнь. Орфизм просто старше пифагореизма и происхождение его более сложно и запутано. Несомненно то, что орфизм стал распространяться в Греции с VIII века до Р. Х., т.е. со времени культурно-бытового сближения Греции и Египта. А Пифагор дополнил орфизм своими знаниями египетской религии, приобретенными им непосредственно от первоисточников. В результате получилась орфико-пифагорейская система теории и практики, которая различными своими аспектами, теоретическими или практическими, распространилась по всему эллинскому культурному миру. Именно поэтому некоторые положения этой системы были хорошо известны не только последователям пифагорейского учения, но и посторонней публике.
Прежде всего это относится к такому понятию, как метемпсихоз. Египетское происхождение этого учения было очевидным уже в древности. Геродот свидетельствует: «Египтяне первыми стали учить о бессмертии человеческой души. Когда умирает тело, душа переходит в другое существо, как раз рождающееся в тот момент. Пройдя через тела всех земных и морских животных и птиц, она снова вселяется в тело новорожденного ребенка. Это круговращение продолжается три тысячи лет. Учение это заимствовали некоторые эллины как в древнее время, так и недавно» (История. Кн. 2, 123)[27]
. Необходимым следствием мысли о бессмертии души явилась мысль о грехопадении души. Ход рассуждения здесь следующий. Бессмертие души выводит её из сферы вещественно-материальной реальности и придает ей божественный статус. При таком статусе душе находиться в теле невыносимо. И если душа все же связана с телом, то этому надо найти объяснение. Это объяснение как раз и состоит в том, что душа когда-то и каким-то образом совершила нравственное преступление, грехопадение. В наказание за это преступление душа вынуждена пребывать в человеческом теле как, метафорически говоря, в узах, или как – по иной метафоре – в могиле. Жизненная цель человека состоит в том, чтобы строгим осуществлением нравственных предписаний очистить душу от последствий изначального грехопадения, и тем самым обеспечить ей, душе, в будущем её существовании лучшую участь. Но эта цель не может быть достигнута временем одной только индивидуальной человеческой земной жизни. Поэтому естественно предполагать – а верой это предположение закрепить как несомненную истину, – что многократное, а практически даже и бесконечно многократное, перевоплощение души в разные тела даст ей время и возможность достигнуть чаемого нравственного очищения, и тем самым оправдаться перед Богом в своем изначальном грехопадении и возвратиться в сферу истинного бытия – царство Божие. Сами категории греховности и вины за неё перед Богом свидетельствуют о совсем ином, чем у греков, типе религиозных переживаний, свойственных именно египетской религиозной культуре с её глубокой меланхолией, по сравнению с которой религиозные переживания тогдашних греков выглядят до карикатуры плоскими и инфантильно оптимистическими[28].