Читаем История античной литературы полностью

Роскошь персов мне ненавистна, мальчик.Не люблю венков из цветов садовых,Не ищи, прошу, в уголках укромныхРозы осенней. Мирт простой ничем украшать не надо,Он хорош и так. Мирт идет и слугам.Он и мне пристал, когда пью под сеньюЛоз виноградных.(Пер. П. В. Вулих)

Гораций всегда обращается к какому-нибудь адресату, он побуждает его принять решение, помогает обрести мудрую позицию в жизненных невзгодах:

Хранить старайся духа спокойствиеВ тяжелом горе, в дни же счастливыеНе опьяняйся ликованьемСмерти подвластный как все мы, Деллий.(Пер. Н. В. Вулих)

Часто, как и в сатирах, поэт раскрывает в одах свой идеал жизни. И здесь он выступает в защиту тихой, созерцательной жизни вдали от суеты шумного города, в окружении празднично-приподнятой природы, населенной прекрасными божествами (фавнами, нимфами, сатирами):

Тот, кто золотой середине верен,Верь мне, избежит и убогой кровли,Избежит дворцов, что питают завистьПышным убранством.Чаще вихри гнут великаны-сосны,С высоты быстрей низвергают башни,Молнии легко поражают в бурюГорные выси.Вот пасут пастухи жирных овец стада;Лежа в мягкой траве, тешат свирелью слухБогу Пану, ведь он бдительно скот хранитВ темных рощах Аркадских гор.(Пер. Н. В. Вулих)

Пейзажи, рисуемые им, напоминают стенную живопись этой эпохи, живопись, которая, как и занятия другими видами искусств (поэзией, музыкой), служила украшением римского быта и призвана была окружать обитателей дома элементами поэтического «бытия», как бы приближавшего человека к сфере муз и царству богов.

Да и самый образ лирического поэта, даваемый в одах, — этого наделенного высокой восприимчивостью любимого божествами певца, занимающего среди людей особое избранное положение, отличается от того автопортрета, который давался в сатирах.

«Горацианская мудрость», излагавшаяся в «Беседах», переводится здесь в иной регистр, приобретает высокий поэтический характер и должна быть как бы увековечена приобщением к благородному искусству лирики.

Любовные стихотворения Горация лишены серьезного чувства. Приверженец эпикурейской философии, он избегает серьезных и волнующих увлечений. Он смотрит как бы со стороны на своих многочисленных героинь, всех этих лидий, хлой, левконой, барин и т. п., с изяществом, а иногда и с легкой иронией рисуя их непостоянство, легкомыслие, их преходящие увлечения и мимолетные печали.

В сборнике стихотворений, изданных в 23 г. до н. э., Гораций проявляет еще известную сдержанность по отношению к Октавиану, хотя в ряде стихотворений III книги (ст. 1—6) и затрагивает моральные темы, пытаясь примирить республиканские представления о долге, чести, воздержанности с теми реформами, которые предлагает провести Август, чтобы возродить прежнюю религию и утраченные нравственные добродетели. В одном из стихотворений он возлагает надежды на кротость и миролюбие Августа.

Гораций вспоминает героя древности Регула, который попал в плен к карфагенянам и был послан ими в Рим с предложением выкупить своих пленных и заключить мир с Карфагеном. Суровый и мужественный Регул убеждает римлян не делать ни того, ни другого и возвращается в Карфаген на мучительную смерть. В другом стихотворении поэт приводит миф о троянском происхождении римлян. Однако и в этих парадных стихотворениях он по-прежнему отстаивает право человека на свободу внутреннего мира и дает образ поэта, живущего вдали от суетной толпы.

В 17 г. до н. э. в Риме торжественно праздновалось «обновление века» (так называемые «секулярные игры»), которое приурочивалось к окончанию гражданских войн и должно было знаменовать «начало новой счастливой эры под эгидой Августа». Горацию как крупнейшему поэту (Вергилий умер в 19 г. до н. э. было поручено составление праздничного гимна. В этом официальном гимне поэт прославляет Октавиана Августа и его реформы, возвеличивает римское государство, воспевает «начало нового века». Гимн написан в торжественном стиле культовой песни. Раньше Октавиан Август, как это видно по сохранившимся отрывкам его писем, был недоволен тем, что Гораций недостаточно часто упоминал о нем в своих произведениях.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное