В событиях и деяниях повествовательный стиль зачастую уступает место драматическому, так как, по словам Плутарха, Фукидид «всегда стремится сделать своих слушателей зрителями». Часто драматизм усиливается еще благодаря тому, что большинство событий автор пережил сам и даже был их деятельным участником, хотя о своих субъективных переживаниях, о своем личном отношении он обычно умалчивает, не представляя в этом исключение среди своих современников. Но изображение афинской эпидемии, вспыхнувшей в начале второго года войны и унесшей тысячи человеческих жизней, становится еще более выразительной, когда Фукидид лаконично сообщает о своей болезни, чтобы подтвердить достоверность изображаемого: «Я же расскажу только, какова была эта болезнь, и укажу те симптомы ее, при виде которых, если когда-либо она повторится, никто не ошибется, имея уже хоть кое-какие предварительные сведения: ведь я сам болел и лично наблюдал других в той же болезни». Полна драматизма история Сицилийской экспедиции, предпринятой афинянами для завоевания хлебородных земель Сицилии и окончившейся неслыханной катастрофой. Афинский флот был потоплен, стратеги казнены, все уцелевшие афиняне проданы в рабство в сицилийские каменоломни. Фукидид характеризует это событие, как «самое славное для победителей и самое плачевное для побежденных».
Спорным остается и поныне вопрос о тех условиях, в которых создавалось сочинение Фукидида, и о причинах его незавершенности. Некоторые противоречия в содержании, несоответствие отдельных частей и их неравномерность, необъяснимое отсутствие прямых речей в последних книгах, и ряд других особенностей связаны с вышеуказанными нерешенными проблемами. Но авторский замысел вопреки всему остается единым. Подобным же образом при всем стилистическом различии разных частей фукидидовского сочинения его стиль един, хотя в глазах позднейших ценителей последующей аттической прозы он лишен основных достоинств последней — закругленной плавности и прозрачной ясности. В повествовательных частях рассказ Фукидида краток и прост, однако в речах раскрывается все своеобразие фукидидовской прозы, полной сложных антитез, которые нарушают ритм периода и мешают следить за мыслью автора. Мысли же, в свою очередь, переплетаются с вариантами различных словесных форм, из которых писатель отдает предпочтение именным перед глагольными и питает особое пристрастие к абстрактным выражениям. Даже Цицерон при всем своем преклонении перед Фукидидом отмечал малодоступность его речей, для понимания которых требовался комментарий.
После Фукидида, которого уже современники признали непревзойденным историком, никто уже не обращался к истории Пелопоннесской войны. Однако многие считали для себя лестным выступать в роли его последователей и продолжателей и начинали свои произведения с того места, на котором оборвалось изложение Фукидида.
Первым таким продолжателем стал афинянин Ксенофонт (ок. 430—355 гг. до н. э.), начавший свою «Греческую историю» словами: «А после этого...». Но во всем остальном между Ксенофонтом и Фукидидом гораздо более различия, чем сходства. Идеалы афинской демократии были чужды и враждебны Ксенофонту, убежденному спартанофилу и аристократу. Юношей Ксенофонт покинул Афины, чтобы вступить наемником в армию Кира Младшего, выступившего против своего брата, персидского царя. После неожиданной гибели Кира Ксенофонт направился в Спарту, где увлекся военными планами царя Агесилая. Спартанцы щедро вознаградили Ксенофонта, подарив ему имение, в котором он прожил около 20 лет, занимаясь конным спортом, охотой, сельским хозяйством и сочинением книг. Эта идиллическая жизнь была прервана войной, вынудившей Ксенофонта бежать в Коринф. Дальнейшая его судьба известна очень плохо.