История Армении

Вы пишете в вашей грамоте и следующее: «Слыхали мы, как кое-кто из вас говорил, дескать, Христос — тело единосущное нашему: густое, смертное, страдаемое, земное, бренное и сотворенное, но не как у девы, а небренное, тонкое, нестрадаемое и несотворенное и что являлся он [нам] как человек, когда хо/141/тел, ел, пил, как у Авраама»[534]. На это полностью отвечают слова, написанные нами выше, однако мы скажем еще кое-что. Мы говорим о Христе — бог и человек, по божеству единосущный отцу, а по человечеству единосущный нам, сам он — единый и неделимый бог, по божественной природе своей — небожитель: чистый, нестрадаемый и бессмертный, а по человеческой природе — земнородный: сложный, страдаемый и смертный, но не иной и иной, согласно мнению Нестория, назвавшего его тело храмом Слова, ибо после соединения исчезла двоесущность, так что высшие божественные свойства в Писании приписываются иногда его телу, соответственному нашему. Поэтому и апостол многозначащие имена господа нашего считает присущими божеству, когда говорит: «Иисус Христос вчера и сегодня, и вовеки тот же»[535]. [Словом] «вчера» обозначает он вечное божество, когда он был с отцом своим, [словом] «сегодня» — вочеловечение его; и вовеки тот же [означает] нескончаемое царствие его, ибо если бы апостол подразумевал деление на человеческое и божественное, то должен был сказать: бог-Слово вчера, и Иисус Христос сегодня; но никогда не было указано путей разделения после соединения — ни апостолами, ни учителями церкви, точно так же как и евангелист Иоанн, осязав тело, сказал, что осязал Слово. «Руки наши, — говорит он, — осязали /142/ слово жизни»[536]. И опять-таки свойства тела иногда приписываются божеству, как-то: бог, распятый на кресте, кровь божья, и страсти, и смерть, согласно Григорию Богослову и другим святым. Что же все сие означает, если не неизреченное соединение и неделимое единосущие? Посему и мы исповедуем тело [его] как единосущное нашему, ибо оно от плоти адамовой, а не облик только тела, явившийся очам и не бывший действительностью, как было это при явлении Аврааму[537]. И было так не только до воскресения, но и после воскресения, ибо сам он тоже изрек: «Это — я сам; осяжите меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите, у меня»[538] Хотя и божественная сила по соизволению облегчала тело тогда, когда шел он по воде морской, выходил из запечатанной могилы, входил через закрытые двери к ученикам [своим], ибо не он подчинялся законам природы, как мы, а законы природы служили ему, как творцу; это можно понять и из того, что родился он от девственницы и из других высочайших чудес. Если тело его было не густое — кто же был пригвожден к кресту? Или как же его, мертвого, положили во гроб? И кого Фома осязал после воскресения? А если он не был подвержен страданиям, то как же был он замучен? А если не был он смертен телом, то как же, преклонив голову, отдал душу свою? Впрочем, он волею своей и могуществом перенес все это, а не поневоле и по слабости, /143/ как и сам он говорит: «Имею власть отдать ее (жизнь), и власть имею опять принять ее»[539]. А если кто называет тело [его] тленным из-за природных немощей: голода и жажды, истечения слезами и кровью на кресте, что оживило нас, — мы исповедуем все это. Но если кто называет его бренным из-за невольных и презренных страстей, т. е. избыточного потребления пищи и питья, — мы этого не признаем, ибо тлен — порождение грехов, а если кто не согрешил, то такая бренность не овладеет им. И еще потому, что Писание свидетельствует, что страсти он претерпел не поневоле, а добровольно; и эти страсти губительные — не добровольные, а невольные, волнения же неестественные действуют насильно. И допускающий их [в господе] утверждает, что не страсти подчинены ему, а он сам [подчинен] страстям; и если он поневоле подчинился таким тленным страстям, ясно, что он подпал под влияние греха, который и есть родитель тлена, что истинно верующие не должны признавать и повторять. А если кто в подтверждение человеческой сущности его укажет на это, достаточно будет [сказать] о явных страданиях, не подлежащих осуждению, о которых написано [в Писании], для удостоверения в том, что он (Христос) воистину стал человеком. В неписаных же [указаниях] и наивреднейших страданиях не нуждается тот, кто исповедует его истинным богом. Еще было написано о нас, дескать: «Потому и говорят о едином естестве Христа, ибо человеческая природа его совершенно растворилась в божественной, /144/ подобно тому как капля уксуса или меда исчезает в море». И на это тоже есть ответ в вышенаписанном, когда мы говорим, что при соединении плотная и сложная человеческая природа его не перешла в простую и чистую природу бога и не утратила своей густоты, и простая и бесплотная божественная природа, смешавшись с природой плоти, не изменилась и не исказила своей вечной чистоты. Ибо уксус или мед, попав в море, изменяются и портятся, так же как вода и вино. Не так происходит соединение божественного я человеческого, ибо они (уксус и мед), будучи телесными [веществами], действительно портятся, смешавшись друг с другом. А плоть и бесплотное смешиваются и соединяются неисповедимо и не заменяют одно другое, не портятся, подобно душе и телу человека. И если так [происходит] в сотворенном естестве [человека], то насколько возвышеннее следует думать о высочайшем единении естества творца с творением.