История армянского народа. Доблестные потомки великого Ноя

«В большинстве случаев караваны уходили недалеко; по дороге они редели из-за расстрелов, штыков, голода и изнеможения. Все самые чудовищные, звериные страсти в человеке обрушиваются на несчастное стадо, которое тает и исчезает. Те, кто добираются до Месопотамии, живут там без крыши над головой и еды, в пустыне или на болоте; жара и влажность быстро приканчивают несчастных, привыкших к свежему и здоровому воздуху гор. Любая попытка образовать поселение обречена на провал в отсутствие припасов, ресурсов, инструментов, помощи и сильных мужчин. Остатки армянских караванов умирают от лихорадки и невзгод» (Рене Пинон. «Угнетение армян», 1916).

«От двух-трех тысяч крестьян Верхней Армении, пригнанных в Алеппо, – рассказывает немецкий преподаватель местной школы, – осталось четыре или пять десятков скелетов. С искаженными лицами они терпят побои, голод и жажду. Европейцам запрещено давать хлеб голодающим. Сорок или пятьдесят призраков сгоняют в один двор; они уже лишились разума, они уже забыли, как есть. Когда им предлагают хлеб, они безразлично отказываются от него. Они просто стонут и ждут смерти. Каждый день больше сотни трупов выносят из Алеппо. Девушки, женщины, дети полураздетые лежат на земле меж умирающих и уже приготовленных гробов при последнем слабом издыхании».

Во всех провинциях Армении шли чудовищные расправы, но мушские превзошли по своей дикости любые зверства, совершенные в иных городах. Свидетель этой страшной трагедии говорит: «Занялся день, это было 2 июля 1915 года, день муки и бедствия, день ужаса для несчастных армян. Рано утром курды и солдаты регулярной армии заняли город с криками и вошли в армянские кварталы. Начали они с того, что убили тех, кто еще находился там после депортации тысячи трехсот человек, которые уже ушли в караване накануне и были стерты с лица земли. Большинство жителей, не сомневаясь в том, какая участь их ожидает, собралось в домах в центре города, где им казалось немного безопаснее. Там семьи сбились по сорок, пятьдесят, иногда сто человек, скучившись в узеньких комнатах, заперев и забаррикадировав все входы, двери и окна.

Вскоре вопящие толпы приблизились; ошалевшие банды хлынули на улицы со стрельбой и обрушились с топорами на двери, которые разлетелись в щепки. Затем последовала неописуемая резня. Крики ужаса и муки смешивались с ударами топоров и возгласами, которыми убийцы подбодряли друг друга. По улицам потекла кровь, и перед домами росли груды трупов, а турки продолжали кричать: „Вур! Вур! (Бей! Бей!)“ Курды кровожадно вопили и выли, перебегая, словно дикие звери, от дома к дому, размахивая своими окровавленными топорами.

Несчастные армяне, обезумев от ужаса, жались друг к другу в давке и задыхались. Слышались вопли и визги женщин, когда дети гибли под ногами тех самых, кто пытался их спасти.

Молодая женщина протянула одному из палачей своего сына, которого держала на руках. „Возьмите его, – умоляла она, – я отдам его вам, только не убивайте“. Солдат схватил ребенка, бросил наземь и отрубил ему голову одним ударом; потом повернулся к несчастной матери и еще одним ударом топора раскроил ее череп.

Еще несколько минут, и зловещая тишина сменила крики, вой и стенания умирающих. Осталась только груда вспоротых тел, бесформенных и кровоточащих человеческих останков.

С разных сторон к небу взвиваются клубы дыма над горящими домами, где армяне, сбившись в кучу, гибнут в языках пламени. Из одного дома кому-то удается бежать и броситься к реке, но солдаты догоняют его, обливают бензином и с дьявольским злорадством наблюдают за тем, как он горит. Потом раздаются взрывы смеха над шестилетним ребенком, который корчится в конвульсиях после удара штыком, и над несчастными женщинами, которым курды вспарывают животы, вырывая из них нерожденных детей. И опять солдаты дерутся из-за того, кому достанется девушка, и здоровяк-победитель тащит ее в сторону, чтобы изнасиловать и убить».

Ночью уцелевшие всем скопом бегут к реке в надежде перебраться на открытую местность, но попадают между двух огней со стороны турок, и те, кто бросается в воду, почти все тонут. В городе пожар, и грохочут пушки, обрушивая свои снаряды на армянский квартал.

Ни один человеческий язык не в силах во всех красках описать подобные ужасы или выразить нравственные и физические страдания невинных мучеников до того момента, как смерть избавила их от мук. Все уцелевшие, безнадежные обломки кошмарных расправ, в которых у них на глазах погибли любимые и близкие, отправляются в концентрационные лагеря, где их ждут пытки и унижения хуже смерти.

Когда Мехмед II взял Константинополь, варвары успели предать мечу пятьдесят тысяч греков, прежде чем султан приказал прекратить резню. Тогда Европу охватил ужас, но какие же чувства мы должны испытывать, когда оглядываемся на мучения армянского народа, мучения, которые длились двадцать два долгих года и которые стоили ему больше миллиона жизней!