После казни маркизы де Бринвиллье и ее сообщников положение дела ухудшилось. Можно было подумать, что яд распространился в атмосфере и по непонятным для людей причинам обрушивался на некоторых из них своей губительной силой. Так продолжалось в течение нескольких лет, и к началу 1679 г. ядовитые порошки, известные под именем poudre de succession, были в таком ходу, что их можно было найти в каждом доме. Эти порошки ввела в употребление Катерина Хейз, которую обыкновенно называют la Voisin[53]
. Она тоже была казнена (сожжена на костре) в 1680 г. по приговору суда за отравления. Часто при допросе какого-нибудь вора или разбойника, которых подвергали пыткам, судьи приходили в изумление, слыша от них показания об отравлениях, о которых до тех пор ровно ничего не знали. Казалось, что все население Франции разделилось на два разряда: на отравителей и отравляемых. Вот в каком печальном положении была эта страна в описываемую нами эпоху. После Бринвиллье полиция была на страже, но стеснена в своих действиях, а потому была бессильна. Причиною тому была неприкосновенность дворянства. Король не хотел предавать позору дворян, а потому не предавал их суду парламентов, а назначал по делу отравителей особый суд, называемый chambre ardente. Chambres ardentes назывались во Франции до революции особые суды, облеченные особыми полномочиями и которые назначались только в исключительных случаях. Таким образом, преступления высокопоставленных лиц оставались тайною. Они были известны только королю да членам судебной комиссии, число которых было, во всяком случае, невелико. Весь же позор и всю тяжесть этих преступлений взваливали на простой народ и простолюдинов, уличенных в них, карали, и карали жестоко. Что же касается дворян, то дело было обставляемо так в пользу их, что немногим из них приходилось и оправдываться на суде.Дело герцога Люксембургского
Приведем для примера дело герцога Люксембургского. Он был арестован, отправлен в Бастилию и предан суду комиссии, заседавшей в арсенале по делу об отравлениях. Священник Лесаж, судимый по тому же делу, показал на суде, что герцог Люксембургский составил несколько ядов, что он устраивал заговоры против короля и указал, что яд предназначался для отравления одного должностного лица, с целью добыть королевские деньги. Несмотря на все это, суд постановил следующий приговор по его делу: «Не найдя в обстоятельных показаниях священника Лесажа и его сообщников достаточных доказательств, комиссия, заседающая в арсенале, объявила его невиновным (то есть герцога Люксембургского)». Суд оправдал герцога, но он был сослан в свое имение. По обвинению в сообщничестве с герцогом по этому же самому делу был заключен в тюрьму управитель его, Пьер Бонар, человек незнатного происхождения. Но в тот же самый день, когда герцог, оправданный судом, выходил из Бастилии, тот же самый суд приговорил его сообщника, Бонара, к публичному покаянию с веревкой на шее, с факелом в руках, с босыми ногами и затем к ссылке на вечную каторгу. Из этого видно, с каким пристрастием относились и суды, и король даже в таком важном деле.
Желание Людовика XIV как можно более выгораживать высокопоставленных персон видно всего более из того, что он некоторым, как, например, графине де Суассон и герцогине де Фуа, послал предостерегающие письма. Вот содержание письма, отправленного первой из них:
«Comtesse, notre chère cousine, notre commissaire extraordinaire paraît avoir conçu des soupçons sur certaines personnes qui vous intéressent. Il nous reste à remplir le double devoir d’un ami et d’nn roi. Si vous êtes innocente, – entrez à la Bastille, je vous y traiterai et servirai comme un ami sincère. Si vous êtes coupable, – retirez vous où vous voudrez et bientôt.
Ее обвиняли в отравлении мужа. Она последовала совету короля и скрылась.