История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы, 1370–1789

Исполнив свою обязанность, тюремщики удалились, заперев за собою обе двери моей комнаты. Тогда Бюри пригласил меня сесть за стол и подал мне суп. Это было в пятницу, а потому суп был постный – пюре из белых бобов с самым свежим маслом. Кроме того, Бюри подал блюдо этих самых бобов. Я нашел, что все это очень вкусно. Еще вкуснее было кушанье из трески, немного приправленной чесноком. Вкус и запах были так пикантны, что могли бы удовлетворить самого искушенного гасконца. Вино оказалось не из лучших, но сносное. Десерта не было, но ведь надобно же было терпеть какое-нибудь лишение. В заключение я нашел, что в тюрьме обедают очень хорошо. Когда я встал из-за стола, а Бюри собрался сесть за обед, для него было еще чем пообедать из того, что осталось после меня, вдруг оба моих сторожа входят ко мне с пирамидами блюд.

По великолепию принесенного сервиза, по прекрасному столовому белью, по дивному фаянсу, по серебряным ложке и вилке мы догадались, как ошиблись, но скрыли свой промах. Когда сторожа удалились, Бюри сказал мне: „Сударь! Вы съели мой обед, согласитесь, чтобы я в свою очередь съел ваш“. – „Это справедливо“, – отвечал я ему. Мы рассмеялись, и я думаю, что стены моей комнаты были очень удивлены, услышав смех. Обед был скоромный, несмотря на пятницу. Вот из чего состоял этот обед: превосходный суп, кусок сочной говядины, ножка вареного каплуна, покрытая жиром, жареные артишоки в маринаде, шпинат, чудесная груша, виноград, бутылка старого бургундского вина и самый лучший кофе мокко. Этот обед Бюри съел, за исключением фруктов и кофе, которые оставил мне. После обеда ко мне пришел губернатор, спросил меня, доволен ли я пищей, и обещал мне посылать ее от себя, уверяя, что сам будет отрезать на мою долю и никому не позволит распоряжаться этим. Он предложил мне к ужину курицу. Я поблагодарил его и сказал, что достаточно к ужину тех фруктов, которые остались от обеда. Таков был мой повседневный стол в Бастилии. Из этого видно, с какой снисходительностью со мной обходились или, вернее, как неохотно меня карали для удовлетворения гнева герцога д’Омона. Губернатор ежедневно навещал меня, и так как он имел кое-какие познания по части словесности и даже латинского языка, следил за ходом моей работы, и это доставляло ему удовольствие, но он позволял себе подобное развлечение лишь на короткое время: „Прощайте, – говорил он мне, – я иду утешать людей, более несчастных, чем вы“. Судя по тому, как со мной обходились в Бастилии, я имел основание думать, что меня не долго в ней продержат. Мне не приходилось там много скучать, так как я продолжал свою работу и имел интересные книги (у меня были Монтень, Гораций и Лабрюйер). Наконец на одиннадцатый день я был освобожден». 

Бастилия в правление Людовика XVI

При Людовике XVI Бастилия продолжала служить государственной тюрьмой и ею злоупотребляли, несмотря на кротость и доброту этого короля.

Между Людовиком XVI и его предшественником та разница, что Людовик XV видел зло, но не хотел принимать никаких мер, чтобы пресечь его; Людовик же XVI чистосердечно желал искоренить зло, но не видел его. Людовик XV, более тонкий и более проницательный человек, чем его министры и придворные, позволял себя обманывать только тогда, когда это входило в его расчеты; Людовик же XVI, быв чистосердечным человеком, искренно верил окружающим и тем, кого он поставил для управления делами, и его стремление делать добро не подлежит ни малейшему сомнению. По своему характеру он только в некоторых исключительных случаях добровольно подписывал lettres de cachet для заключения в Бастилию, но, несмотря на это, число заключенных туда от восшествия его на престол до взятия Бастилии в 1789 г., то есть в течение пятнадцати лет, доходило до 250 человек. Мы говорим только об известных персонах, а сколько было еще неизвестных, подвергшихся заключению в ней. Во всяком случае, можно смело утверждать, что при этом короле не было столь продолжительных заключений, как при его предшественниках, но министры Людовика XVI заключали в Бастилию под самыми пустыми предлогами. Много в этом отношении делалось без ведома короля, и страшный произвол господствовал в этом деле.