Этим умелым ударом и последовавшими за ним арестами остатков большевистских организаций планомерная работа большевиков во время войны, в период монархии была пресечена. Для самой их пропаганды в тот период не было благоприятных условий. Все были настроены патриотично; массы горели воодушевлением и искренно шли на войну, думая об одном – о скорой победе. Германофильские и пацифистские идеи, если они и высказывались в начале войны, успеха иметь не могли. Большевики, как и вообще все пораженцы, притаились, ожидая более благоприятного момента… Этот момент приблизили военные неудачи, утомление войной, ошибки правительства и непорядки во внутренней жизни страны. Под влиянием этих факторов пораженческие и пацифистские идеи стали мало-помалу проникать в общество и, главным образом, в среду столичных рабочих. Бросали их в толпу и одиночки-большевики, но они распространялись повсюду пораженцами вообще, от политических сплетников, не понимавших, как много вреда они приносят государству, до сознательно работавших на поражение политических деятелей.
Среди них первое место принадлежало члену Государственной думы, циммервальдцу по убеждениям Керенскому, который, прикрываясь неприкосновенностью народного представителя, разъезжал по России и, ослепленный борьбой с правительством, вел пораженческую пропаганду на гибель не только правительства, власть которого так хотели захватить оппозиционные круги, не только монарха, в котором оппозиционная часть общества видела причину несчастий, но и на гибель самой России.
XVI
В начале 1917 года в силу целого ряда предшествовавших обстоятельств различных категорий, разнообразного характера и разного значения, рассмотрение которых не входит в задачи настоящего труда, настроение всех слоев населения обеих столиц России было до крайности нервозно, взвинченно и беспокойно. Особенно тревожно был настроен Петербург, к которому чутко прислушивалась Москва и крупные провинциальные центры. В Петербурге, казалось, все ждали чего-то важного и необычайного. Шептались о состоявшемся будто бы покушении на императрицу, о готовящемся дворцовом перевороте, кричали о необходимости удаления правительства и принятии власти людьми более сильными и способными. Заметно было недоброжелательство к верховной власти, и не скрывалось враждебно-пренебрежительное отношение к правительству.
В создавшейся неспокойной обстановке осторожно агитировали немецкие шпионы, большевистские агенты и пораженцы разных партий и оттенков, сгущая все более всеобщую тревогу. Фабрики и переполненные призывниками столичные казармы стали очагами революционной агитации. Сознательно или бессознательно, но почти все работали «на поражение», чего так усердно добивался Ленин с его сторонниками, чего так сильно желали и немцы.
В этот трудный момент государственной жизни правительство не было на высоте своего положения. Совет министров в целом не имел значения ни у государя, ни в глазах общества. О его председателе серьезно не говорили. Министерство внутренних дел, на обязанности которого лежало, между прочим, все знать, все понимать и своевременно информировать кого следует в интересах пользы государственной, было несостоятельно в полном смысле. Министр был не совсем психически здоров. Товарища министра внутренних дел, заведовавшего полицией, не было совершенно. Директор Департамента полиции не соответствовал занимаемой должности. Местное охранное отделение находилось в руках человека, не обладавшего достаточным авторитетом, чтобы провести что-либо в жизнь в смысле общеполитическом. Градоначальник являлся новым для столицы человеком и не пользовался престижем у подчиненных.