Человеческая эмансипация с внешней стороны имеет характер переворота в самосознании человека. Мещанство знает лишь две формы такого самосознания: во-первых, центр тяжести – Бог, человек, так сказать, вращается вокруг него, старое религиозное самосознание, теоцентризм; во-вторых, центром является Я, весь мир вращается вокруг него, точка зрения антирелигиозная, эгоцентризм. Пролетариат несет совершенно новую форму самосознания: центром является Вид, коллектив, личность вращается вокруг него, но чувствует свое коренное единство с ним, это антропоцентризм, одинаково далекий от обеих предыдущих точек зрения. А так как это новое миросозерцание своеобразно разрешает основную религиозную проблему, то мы склонны называть его высшей формой религиозности.
Маркс не может быть космистом, ибо для него мир действительности есть только человеческая практика… Единственно доподлинно известное есть человеческий Вид с его возможностями, поток жизни, горячую волну которого мы ощущаем в себе самих, это для нас сила всетворящая, все-обнадеживающая. Это живая истина, красота и благо и их источник.
И чем более решительно опровергал Маркс все, над Видом возвышающееся внечеловеческое, тем более резко подчеркивал он примат человечески-коллективного, видового, над человечески-индивидуальным. С Видом связана у него идея искупления, и только в нем, выражаясь метафорически, видит он Бога-младенца, колыбель которого окружают тупые, черные змеи стихий. Прекрасная надежда на расцвет могущества этого Бога-младенца, на растущий триумф его, запрягающего порабощенных светом сознания драконов в победную колесницу свою, на торжественный и стремительный полет его, светлого Бога жизни, сквозь тьму миров, бытия и полубытия – вот идеализм Маркса. Горячее чувство своей сопринадлежности Богу-младенцу, понимание ценности жизни личной лишь в связи с грандиозным размахом жизни коллективной – вот религиозное чувство Маркса».
Продолжая развивать теорию об этом новом пролетарском «Боге», Луначарский говорит:
«Наступает время религиозного реализма, все ставится на свое место, единственно божественным оказывается само человеческое общество, притом, конечно, в его развитии, в его потенциях… Все религиозное прошлое в этом отношении было лишь инстинктивным исканием того, что теперь почти уже найдено… Многообразны те связи, которые соединяют душу современной коллективистски настроенной личности с человечеством. Это
Второй идеолог богостроительства – Богданов (А. Малиновский) – развивал философию коллективизма, но более сухо. По мнению Луначарского, он является единственным марксистским философом, продолжающим чистую философскую традицию Маркса.
Популяризатором нового учения являлся Максим Горький. В повести «Исповедь» устами ее героев он дал пример пропаганды богостроительства.
«В жизни нет настоящего законного хозяина, – говорит один из героев повести, – не пришел еще… Вера великое чувство и созидающее! А родится она от избытка в человеке жизненной силы его; сила эта огромная и всегда тревожит юный разум человеческий, побуждая его к деянию… Богостроитель это суть народушко! Неисчислимый мировой народ! Великомученик велий, чем все церковью прославленные – сей бое си Бог, творяй чудеса! Народушко бессмертный, его же духу верую, его силу исповедую, он есть начало жизни единое и несомненное, он отец всех богов, бывших и будущих!..»[79]
Эти новые, под Маркса, идеи были приняты в партии весьма недружелюбно, их считали ересью. Для широкого распространения богостроительства тогда еще не было почвы. Только после революции 1917 года в условиях создавшегося тогда хаоса эта идеология оказалась как раз подходящей для потворства вышедшим из повиновения массам, стала как бы официальной у большевиков и окрасила их пропаганду. В описываемую эпоху богостроительство только зародилось.
Недовольные партийными центрами отзовисты, ультиматисты и богостроители в целях проведения в партийную жизнь своих взглядов учредили осенью 1909 года на острове Капри в Италии школу для подготовки пропагандистов-рабочих, куда несколько русских организаций прислали слушателей. Инициаторы школы завязали отношения с некоторыми русскими комитетами, организовали самостоятельный сбор денег и свою агентуру, и делали все это, не ставя в известность ни партийные центральные учреждения, ни Большевистский центр. Таким образом, был основан как бы новый фракционный центр, стремившийся подчинить своему влиянию местные организации. Вскоре, однако, истинный характер работы в школе был выяснен в партии, и предприятие это погибло из-за целого ряда недоразумений между слушателями, советом школы и редакцией «Социал-демократа».