В основе обучения лежал научный опыт Малиновского. В семинаре обсуждались проблемы и трудности, с которыми столкнулся ученый на Тробрианах, разрабатывались способы эмпирического изучения отдельных институтов «примитивного» общества. В качестве образца интерпретации фактического материала предлагались этнографические монографии руководителя семинара. Детальное обсуждение разделов сочинений, над которыми в данное время работал исследователь, помогало ученикам воспринимать новые методы анализа фактического материала не только в виде отвлеченных положений. Такое обсуждение в свою очередь способствовало дальнейшему развитию идей и самого Малиновского. В предисловии к монографии «Коралловые сады и их магия» он признал, что результаты обсуждения вместе с его участниками З. Наделем, М. Фор тесом, Г. Вильсоном и другими проблемы тробрианского земледелия и его связей с магией, социальной организацией, отношениями родства внесли определенный вклад в написание этого труда[870]
.Затрагивая конкретные проблемы изучения примитивных обществ, молодые антропологи, находившиеся под сильным влиянием идей Малиновского и смотревшие глазами своего учителя на все теоретические концепции прошлого и настоящего, резко и часто несправедливо критиковали подход к ним с иных методологических позиций. В результате они, по словам Фортеса, много лет спустя вспоминавшего обстановку на семинаре в ЛШЭПН, вынесли твердую уверенность в том, что Л. Г. Морган был «лжепророком псевдонауки», а его учение – «господством ошибочных представлений»[871]
.В итоге педагогической деятельности Малиновского британская социальная антропология получила группу молодых исследователей, ориентированных на новый тип научной деятельности. В основе программы этой деятельности лежали методологические идеи Малиновского, стиль его полевой работы, интуитивно-беллетристический способ интерпретации фактов и определенный круг конкретных проблем исследования. Функционалистская социальная антропология превратилась в относительно замкнутое научное сообщество со своим специфическим видением социальной реальности, специфическим языком научного изложения и специфическим стилем научной работы. Совмещение теоретической и интенсивной полевой работы стало первым и необходимым условием научной деятельности в социальной антропологии. Как говорил Рэдклифф-Браун в своем президентском докладе на секции «Эйч» Британской ассоциации содействия развитию науки в 1931 г., «безвозвратно ушли в прошлое те дни, когда мы могли признать авторитет ученого, который лично не провел ни одного интенсивного полевого исследования хотя бы одной культуры»[872]
.Ученики Малиновского в 20 – 30-х годах ХХ в. в одиночку провели длительные полевые исследования в самых разных частях света, главным образом среди коренного населения британских колоний в Африке, Австралии и Океании. Э. Эванс-Причард, например, с 1926 по 1930 г. провел три экспедиции в Англо-Египетский Судан и прожил среди народности
Возвращаясь из поездок, функционалисты второго поколения обобщали полученный материал в работах, которые строились по образцу этнографических монографий Малиновского. За период с конца 20-х годов по 40-е годы в свет вышло значительное количество таких работ. Их авторы: О. Ричардс, К. Веджвуд, Р. Фёрс, М. Фортес, Г. Вагнер, И. Шапера, Х. Купер, М. Вильсон, Э. Эванс-Причард, М. Рид и др.[878]
. Теоретический анализ в ранних трудах Малиновского играл незначительную роль и сводился к демонстрации взаимосвязи того или иного института со всеми прочими сторонами жизни изучаемого народа, т. е. к отражению «функции» данного института. Факты, иллюстрирующие «функцию» института, отбирались интуитивно, ибо четкой теории общества, которая могла бы служить критерием логически обоснованного отбора, доктрина Малиновского не давала.