Мы битый час лежали и смотрели на звезды, и Элли в кои-то веки не назвала ни одного созвездия. Она даже не показала мне Юпитер. Это так напугало меня, что я чуть не указала на него сама. Но, взглянув на него, я увидела одновременно его прошлое и будущее. Я увидела мощный взрыв и то, как в пустоте формируются звезды и планеты. Я увидела скорость света. Потом снова настала темнота, как будто все погибло. Мне захотелось плакать, и я отвернулась и перевела взгляд на Элли. У нее был испуганный вид. Возможно, мы с ней видели одно и то же.
– Мне пора, – вдруг сказала я. Я просто лежала на траве – и вот я уже стою и жду, пока Элли слезет с моего пледа. Элли тоже встала и наскоро попрощалась. Я вернулась домой и поздоровалась с папой, но не смотрела ему в глаза. Я боялась, что иначе папа увидит, что я сошла с ума и выпила прах окаменелой летучей мыши. Или увидит, что я бог. Как все сложно.
Я легла спать в одежде, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы чувствовать себя нормально. Я чувствовала себя ненормально. Мне казалось, что я парю. Летаю. Что я тяжелая и невесомая одновременно.
========== Плачущая горлица ==========
Я просыпаюсь в пять утра: у окна моей спальни живет плачущая горлица, и сейчас она решила прочистить горло. Никогда не любила плачущих горлиц. Я слишком рано узнала, что значит оплакивать потерю, а эти горлицы никого не оплакивали. Мое окно – прямоугольник шесть футов в высоту и десять в длину – состояло из трех частей, а прямо за ним цвели фруктовые деревья. На одном из них сидела плачущая горлица и издавала эти кошмарные звуки: «Ту-у-у-уи ту-у-у ту-у-у ту-у-у».
Посмотрев на птицу, я увидела не только ее. Я увидела что-то странное – например, ее предков. Ее прапрапрадедушку сбила машина, только перья в стороны разлетелись. Потом я увидела ее детей и правнуков. Я видела весь путь ее потомков к вымиранию. В конце концов они обратились в пыль, как вчера Юпитер. Меня охватил привычный страх.
Я помотала головой и распрямила плечи, чтобы перестало тянуть в груди. Сегодня будет обычный день, я отправлюсь в торговый центр за платьем для выпускного. Ничего сложного. Может быть, чуть позже мы встретимся с Элли, вспомним, какими глупостями занимались накануне, и хорошо посмеемся.
Я приняла душ и сделала упражнение, которое папа в детстве научил меня делать, если мои мысли бегают слишком быстро: я не включала свет в ванной и старалась не думать ни о чем, кроме струи воды, бьющей мне в лицо. Я пыталась просто быть здесь и сейчас. Я вдохнула и выдохнула, улыбнулась, размяла шею, сосредоточилась на текущей мне в лицо воде и улыбнулась снова. Мне все еще было странно. Я чувствовала себя летучей мышью по имени Макс Блэк. У меня на спине как будто росли невидимые крылышки. Мне хотелось есть букашек. Я слышала все, что творится за несколько километров. Я стала другой. Размять шею, поймать струю воды в лицо, улыбнуться. «Глори, все не так страшно».
Я сунула в рюкзак камеру (не цифровую, а Leica M5 с черно-белой пленкой) – вдруг по пути к торговому центру мне захочется остановиться и сделать пару снимков. Иногда я так делала. Это было чем-то вроде семейного наследия – иногда проводить время наедине с вещами, которые не казались интересными никому, кроме нас. Впечатывать эти вещи в эмульсию на пленке. Я считала, что имею на это право. Дарла О’Брайан сунула голову в духовку, так что иногда я притворялась ей. Кем бы и чем бы она ни была. Я притворялась, что знаю ее. «Ту-у-у-уи ту-у-у ту-у-у ту-у-у».
Когда я вышла из дома, папа как раз усаживался на диван. Когда я мыла тарелку от хлопьев, папа спросил меня:
– Все в порядке?
– Ага. Пойду куплю чертово платье, – ответила я.
– Ты ведь помнишь, что не обязана надевать платье, если не хочешь? – напомнил папа. Это могла бы говорить Дарла. Хотя, может, она считала иначе.
– Помню.
– Хорошо.
Если честно, я просто не знала, что еще девочки надевают, если хотят приодеться. Мне не хотелось приходить на выпускной в деловом костюме или чем-нибудь таком. Так что я решила просто съездить в торговый центр, а если ничего не найду, всегда можно заехать в комиссионный магазин с винтажной одеждой и купить платье домохозяйки из сороковых. Что-нибудь просторное и не слишком официальное. Что-нибудь, подо что можно надеть «док мартенсы» и всем будет плевать. В конце концов, все и так считают меня странной. Я Глори О’Брайан, победитель голосования «Этот человек точно не будет вашим другом». Первая в рейтинге «Эти люди не будут трогать вашу палатку». Главный кандидат на голову в духовке.