История будущего Глори О'Брайан (ЛП)

Я долго смотрела на последнюю запись и мечтала, чтобы у меня была Дарла с морщинками вместо мертвой Дарлы. Судя по тетради, мы нашли бы общий язык. Она была умной. Честной. Не боялась говорить о том, о чем большинство промолчало бы. У живой Дарлы, наверно, был прекрасный музыкальный вкус. Может быть, у нее появились бы морщинки, зато она могла бы показать мне чулан и помочь здесь освоиться, а не чувствовать себя взломщиком.

Я взяла три подноса и включила автомат для промывки. Его свист успокаивал меня, пока я готовила проявитель, кислотную ванну и фиксатор. Я оглядывала свое рабочее место. Выглядело очень простенько. Никаких микрочипов, мегабайт, кремния и сложных программ. Только вода и реактивы. Только серебро на бумаге. Только свет и тьма.

Я осмотрела просушенные негативы, разрезала их на полосы и разложила по порядку на стойке. Я включила янтарный свет и щелкнула основным выключателем, погружая комнату во тьму. Сразу стало тише – и в чулане, и у меня в голове. Все затихло. Я достала стекло, взяла на пробу немного старой бумаги восемь на десять и сделала три позитива. Так просто: луч светит на бумагу через негатив и рисует крошечную картину. Потом я сунула бумагу в проявитель и подвигала поднос из стороны в сторону, пока не увидела четкое изображение. Когда я закончила и положила снимки просушивать, я уже поняла, что чулан Дарлы успокаивает нервы.

Я снова вспомнила слова Элли. Как можно думать, что я справилась и забыла? Я подумала о тринадцати годах, когда никто со мной об этом не заговаривал. О том, как мне всегда казалось, что у людей проблемы со смертью. Я читала статьи – да, это так. У людей действительно проблемы со смертью. Но после нее у них появляется еще больше проблем. Они не знают, что говорить. Им все еще надо жить нормальной жизнью. У них все еще стоят плиты. Я хотела поговорить об этом с папой, но я была слишком зла на него. За кучу вещей, вспоминать которые было уже слишком поздно. Я хотела поговорить с Элли, но на нее я тоже злилась. Почему никто из них не помог мне? Почему никто даже не спросил? Разве это не очевидно? Разве так сложно соединить точки и получить Глори О’Брайан? Или я так искусно все скрывала, что они просто делали то, чего мне было от них надо… хотя надо мне было совсем другого. За то, чтобы со мной все было в порядке, отвечала не Элли. Папа должен был хоть разок поднять эту тему.

Я включила основной свет и полистала несколько обычных тетрадей Дарлы – не тайных, не спрятанных за просушивателем. Они были прекрасны. Столько скрытых кадров жизни. Столько остроумных находок. Столько свидетельств того, что когда-то Дарла была счастлива. Была от мира сего. Не сошла с ума. Не хотела уйти. А потом я нашла один снимок. На нем были мы с папой. В подписи стояло: «Когда я с ними, мне кажется, что я заперта внутри воздушного шарика. Я как будто смотрю, как прекрасный отец и его милая дочка идут по другой стороне улицы».

Я знала это чувство. Я знала, каково сидеть в воздушном шарике. Там можно задохнуться. Почему-то от нового сходства с мамой мне не хотелось плакать. Я поняла ее и себя немножко получше. И задумалась, как бы из шарика вылезти. Когда я повернулась к двери, чтобы выйти, что-то привлекло мое внимание. Зуб. Дарла подвесила его к потолку у двери, как мрачноватую версию омелы. Он поблескивал при свете, излучая память Дарлы. К нему была прикреплена записка размером с предсказание из печенья. Я встала на табуретку и трясущимися руками потянулась достать ее. В записке стояло: «Не жить своей жизнью – все равно что убить себя, только медленнее».

========== Книга третья. Дорога в никуда ==========

Поезд принадлежит вам. Вы не обязаны заезжать туда, куда не хотите. Вас никто не заставит подбирать пассажиров и перевозить посылки. Вы можете ехать пустым. Иногда на пути будут встречаться туннели. Иногда – палящее солнце. Зависит от того, в какую сторону свернуть.

Черт, Кексик

Папа, похоже, боялся подумать, что я скажу дальше. Я не могла его винить: я говорила километр слов в минуту и сказала «Дарла» уже раз шесть. Это было нечестно. Но мне надо было знать. Поэтому я замедлилась:

– Почему Дарла написала, что тоже занимается порнографией?

– Черт, Кексик. Где ты это прочла?

– Я должна была это прочесть. Она оставила свои записи мне. Только подробностей не описала. Придется тебе рассказывать.

Папа вздохнул и сел за кухонный стол:

– Она устроилась на работу в фотолабораторию в торговом центре, потому что хотела получить возможность печатать в цвете. Владелец лаборатории заключил с ней сделку, понимаешь? Она печатала то, что ей приносили на печать. Иногда, наверно, попадалось и такое. Это не пошло ей на пользу. – Это, значит, не пошло? Да ладно.

– Уилсон раньше делал такие календарики, – добавил папа. – Это совсем не то, что можно купить сейчас.

– Фу. Мистер Уилсон снимал порнографию?

– Можно мы не будем произносить это слово?

– Ладно, – исправилась я. – Мистер Уилсон снимал людей обнаженными? Так лучше? – На папином лице появилась гримаса боли. – Это он снял Жасмин Блю?

– Откуда я знаю?

– Ага, конечно.